Софья Васильевна Ковалевская
Шрифт:
Интересное описание университетских торжеств в Уп- сале дает Миттаг-Леффлер в письме от 22 мая 1887 г.
Нигде не умеют устраивать такие празднества, как там, а теперь еще отечество подарило своей старейшей Высшей школе лучшее на всем севере помещение для празднеств — актовый зал. Он великолепен и почти может соперничать с «Эдемом», «Альказаром», или как они там называются, большие парижские кафе. Отделка актового зала произведена по образцу этих кафе. Широкая публика в восторге.
Собрались на холме, на котором возвышается Carolina rediviva (библиотека). Оттуда двинулась действительно торжественная процессия из 1500 белых фуражек (т. е. студентов. Студенты в Швеции носили белые фуражки.— П. К.) с флагами и штандартами. За ними — профессора со сморщенными, как от горького миндаля, лицами или краснощекими Петерсоновскими физиономиями. За ними превосходительства в мундирах с орденами
Белльман Карл-Михаил (1740—1795) — шведский поэт, писавший и застольные песни, и пародии на библейские темы.
141
Эирсена о Бустрёмовской философии, о Сократе, Платоне, Христе, Лейбнице, Канте и, наконец, о великом, чье имя слишком свято, чтобы упоминаться при .таком случае (Бустрём). Науке порядочно- таки досталось, предостерегали от публикаций. Это, мол, одно лишь высокомерие! Ученость восхвалялась. Молодежи напоминали, что рна не может обладать знаниями зрелого возраста и поэтому должна послушно учиться у зрелых людей. Задача университета — дать молодежи плоды науки.
Я слушал и воображал себя на месте Салйна. Я думал о том, как бы я сказал молодежи, что все истинно великие и новые мысли рождались в молодых головах, что, правда, они не всегда выдвигались молодыми людьми, но когда зрелые люди преподносили их миру, то они лишь выражали то, о чем они мечтали и думали в молодости. И с этой точки зрения я старался бы подогревать энтузиазм молодежи. Я сказал бы им, что задача университета состоит не в том, чтобы совать зрелые плоды в молодые глотки, а, наоборот, в том, чтобы научить молодежь работать так, чтобы ее собственный труд давал бы ей наилучшие плоды. Наконец, Салйн просеменил с кафедры вниз, и тот же превосходный хор пропел стихи из К. Д. Вирсена, в которых он предостерегал против вердандистов (члены студенческого общества.— П. К.) и говорил, что новый актовый зал — концертный зал в Упсале — станет той твердыней, о которую разобьется испорченность нашего времени. Затем мы отправились принять участие, в обществе Его Величества, в прекрасном, превосходно организованном торжественном обеде. Тосты, прославлявшие короля, королеву, кронпр%инца и принцев, благодарили министерство и риксдаг и напоминали обоим последним учреждениям об их обязанностях и предостерегали от превышения их. Король по-королевски и звучно провозгласил тост, комментирующий высказанные ранее мысли, кульминационной точкой которых были достопримечательные слова об актовом зале: «Мыслить свободно — это велико, мыслить правильно — еще более велйко!» Я слышал, как многие говорили, что следовало бы добавить третью фразу: «Поступать правильно — это превыше всего!» Слова «мыслить правильно» истолковывались всеми как «мыслить правильно с моральной точки зрения». Король был чрезвычайно милостив ко мне и особенно к моему тестю. Ужин был у губернатора графа Гамильтона, на него был приглашен король и Вы. Мой тесть и я попали в число гостей в последнюю минуту.
Миттаг-Леффлер добавляет к этому описанию самокритичный рассказ о себе:
Я сделал несколько интересных знакомств, рарточал похвалы Соне Ковалевской, усердно рекламировал «Acta», допустил сорваться с языка неосторожным выражениям об Упсале и здании университета п, как всегда, перемешивал умно рассчитанные, благоприятно действующие шахматные ходы с необдуманными, опрометчивыми, действующими в противоположном направлении [МЛ 56].
В этом же письме Миттаг-Леффлер дает некоторую характеристику своих взаимоотношений с генералом Линд- форсом, отцом Сигне.
Дни, проведенные там, в Упсале, были... ужасно утомительны. Я не спал в продолжение трех ночей. По возвращении же домой
142
мой тесть не давал мне ни минуты покоя — оиеды, кафе, театры, коньяк, шампанское, сигары — все, чего я не переношу... Поездку в Лондон придется, вероятно, отменить, во-первых, по экономическим причинам, а во-вторых, по соображениям здоровья. Мой тесть, наверно, поехал бы с нами, а я полягу костьми, если мне придется носиться с ним по всем увеселительным местам Лондона [МЛ 5.6].
Год 1887 был омрачен для Ковалевской болезнью и смертью сестры. Весной этого года Виктор Жаклар получил предписание выехать из Петербурга в течение четырех дней: после покушения 1-го марта 1887 г. на Александра III усилились репрессии. Софья Васильевна обратилась к Анне Григорьевне Достоевской с просьбой — просить Победоносцева об отсрочке, так как Жаклар должен был везти с собой в Париж тяжело больную жену. Отсрочка была дана, Жаклары выехали осенью. В Париже после тяжелой операции и последовавшего затем воспаления легких Анна Васильевна скончалась.
Миттаг-Леффлера интересует вопрос о курортах в Пиренеях для лечения его болезней. Сведения о курортах он получает через Ковалевскую от ее зятя Жаклара. Кроме того, она посылает по этому поводу письма двум французским врачам, редактору «Философского обозрения» Летур- но и одному молодому врачу, «который сделает все, что в его силах». Софья Васильевна говорит о своей дочке Фуфе, которая находит, что в Стокгольме веселее, чем в Москве.
В ответ на ее письмо Миттаг-Леффлер пишет Ковалевской 2 июля 1887 г. [МЛ 58]: он рад, что она принялась за работу. Важно, чтобы ее работа была хорошей и была готова в срок,— это упрочит ее положение. Нужно, чтобы работа, которая обещает быть очень большой, была представлена и на премию Оскара — ведь она дает ответ и на один из пунктов вопроса № 1 этой премии. «Был бы бесподобный триумф,— пишет Миттаг-Леффлер,— если бы Вы получили обе эти премии. И кроме того, было бы маленькое состояние для начала работы во Франции, если Вы —как я думаю — попадете туда» (Там же). Ковалевская теперь все больше думает о работе вне Швеции — если не в России, то во Франции. Великодушный Геста готов помогать ей в любом случае, хотя бы это было против его интересов и планов и должно было очень огорчать его.
Когда Ковалевская в августе вернулась в Стокгольм, то она три дня потратила в поисках квартиры на зиму и нашла подходящую на Стурегатан, против парка Стуре: пять небольших комнат на пятом этаже, недалеко от Анны-Шар-* лотты, стоимость — 900 крон в год.
143
Каждый день в 4 часа дня она навещает нервнобольного брата Миттаг-Леффлера, поэта Фрица Леффлера. Он приятный человек, много читал и думал; показал ей свои бтихи о патриотизме. Вечерами она гуляет с преподавателем механики в Упсале Линдстедтом. Гёста просит Ковалевскую побудить Линдстедта снова начать писать научные статьи, ведь ему приходится заниматься другой работой ради поддержания своей большой семьи. Через некоторое время Лиидсгедт опубликовал ряд статей по задаче трех тел.
Ковалевская получила две статьи для «Acta», от немецкого и от русского авторов. Кому их передать дальше? Миттаг-Леффлер просит ее посмотреть, нельзя ли сократить статьи, и тогда передать их Энестрёму.
У Миттаг-Леффлера большая неприятность: пропали записки по теории абелевых функций Вейерштрасса. Посыльный должен был передать их Фрагмёну, но он не знает, куда их передал. Между тем Ковалевская должна была осенью продолжать чтение лекций по абелевым функциям. Миттаг-Леффлер советует ей чередовать лекции по теории Пуанкаре кривых, определяемых дифференциальными уравнениями, с теорией абелевых функций, надеясь, что записки найдутся или он через профёссора Кноблауха закажет еще раз переписку некоторых частей теории Вейерштрасса (все переписывать очень дорого, за страницу тетради студент-переписчик мог взять 40 пфеннигов, т. е. около 20 копеек). Гёста надеется, что по механике Соня будет читать собственную работу. Он одобряет выбор ею квартиры недалеко от Леффлеров и благодарит за внимание к брату.
В конце лета Миттаг-Леффлер проездом был в Париже и Берлине. Вейерштрасс обижен, что Соня ему не пишет. Гёста дает ему такое объяснение: она увлеклась писанием драмы «Борьба за счастье» совместно с Анной-Шарлоттой, из-за чего стыдится ему писать. Замечу, что писательницы дали Мяттаг-Леффлеру прочесть свою драму, и он, вообще ртносившийся неприязненно к этому занятию, отвлекавшему Соню от дела, подверг драму критике. Ковалевская ответила на критику письмом (оно приводится в главе VII).
Премия Бордена