Софья Васильевна Ковалевская
Шрифт:
Переписка друзей
В 1885 г. между Ковалевской и Миттаг-Леффлером велась обширная переписка. Миттаг-Леффлер болел и нуждался в лечении вне Стокгольма, поэтому проводил много времени за границей, в Швейцарии или на севере Швеции и Норвегии. В мае Софья Васильевна приветствует Гёсту, который собирается уезжать, запиской: «Счастливый путь! Главное, пусть восстановится Ваше здоровье... Спасибо за все. Преданная вам Соня» [СК 196].
Миттаг-Леффлер во время поездки на пароходе посылает Соне длинное письмо, заканчивающееся также приветствием: «Сердечное спасибо за верную товарищескую
работу в истекшем учебном году. Желаю
Друзья решили нумеровать свои письма, за лето они написали их по четырнадцати каждый. Письма Миттаг- Леффлера заполнены поручениями и наставлениями своей помощнице. Еще раньше, в письме от 22 января, когда он проездом был в Гамбурге, а Ковалевская — в Берлине, он умоляет ее: «Привезите вопросы Вейерштрасса для премии, вполне готовые или пет, лишь бы я их получил». Позже учитель может прислать поправки и дополнения, но Миттаг-Леффлеру необходимо скорее организовать подготовку к объявлению премии Оскара II. «Плачьте и стенайте,— добавляет он,—но не бросайте дела» [МЛ 26]. (В конце концов Вейерштрасс прислал свои вопросы.)
Далее Миттаг-Леффлер дает много поручений по Высшей школе: когда Ковалевская будет в Стокгольме, то она должна пойти к советнику Линдхагену, поговорить с ним о гудущих лекциях, если не застанет его, пойти на следующий день,—«энергия!!!» Нужно навестить также профессора Рубенсона, если не дома, то в Метеорологическом институте Шведской академии наук, «озаботиться» составлением расписания на осень; Гёста дает свои часы лекций и дает совет, как ей выбрать расписание наиболее удобно, рядом с его часами. По этому поводу Ковалевская ждала Энесърёма, чтобы согласовать расписание. Далее Миттаг-Леффлер настойчиво советует Ковалевской не
124
пропустить празднества в честь Линнея, «надо, чтобы Вас видели там» [МЛ 28].
В другом письме, в ответ на сообщение Ковалевской о праздновании в честь Линнея,' Миттаг-Леффлер высказывает свое соображение о том, почему Варминг, датский ботаник, работавший в Стокгольмском университете и бывший его ректором (1882—1885 гг.), ничего не сказал при возложении венка к статуе Линнея: он не хотел компрометировать себя в * Дании, где не признают Линнея, потому что он швед [МЛ 29]. (Вероятно, соображение Миттаг-Леффлера было правильным, так как в том же 1885 г. Варминг стал ректором Копенгагенского университета.)
Летом 1885 г. тяжело заболел профессор механики в Высшей школе (а также в Политехнической школе) Хольм- грен. Миттаг-Леффлер озабочен вопросом о замещении кафедры механики. Ковалевская дала свое согласие на один год в университете, но Хольмгрен умер, и стал нужен постоянный профессор, притом самой высокой квалификации. Миттаг-Леффлер заводит разговор со всеми крупными математиками о возможных кандидатах на эту должность. С Вейерштрассом он говорит о Герце и получает от пего прекрасный отзыв: Герц был ассистентом у Гелычгольца, приват-доцентом в Киле, а теперь приглашен профессором математической физики в Политехникум в Карлсруэ.
Впрочем, о других кандидатах с Вейерштрассом трудно говорить: он никогда не бывает в достаточном контакте с учениками. У него слабость — окружать себя посредственностями. «Он бывает вынужден к этому обстоятельствами и Кронекером» [МЛ 28].
Один из возможных кандидатов — молодой немецкий математик Шеринг, который обладает хорошими личными качествами, к тому же он немного знает шведский язык и находится в родстве с профессором Мальмстеном. Софья Васильевна должна попросить Энестрёма доставить ей работы Шёрцнга, чтобы она могла их посмотреть. Миттаг- Леффлер наводит справки и об итальянских математиках: хорошее мнение он слышал о Маджи, зяте Казорати, Пусть Энестрём даст ей для просмотра статьи Маджи. Миттаг-Леффлер мог бы написать Бетти и Бельтрами. Механика в Италии занимает большое место, а преподавание оплачивается слабо; с другой стороны, профессоров там не хватает, так что трудно надеяться на кандидата из Италии,
125
В Берне Миттаг-Леффлер был всего несколько часов, но успел повидаться с математиками Шлефли и Штерном. Особенно интересной была беседа со Шлефли, это безусловно выдающийся человек.
Миттаг-Леффлер советуется с Ковалевской относительно некоторых возможных кандидатов на кафедру механики, в том числе о Карле Рунге. В то же время не забывает дать ей «дипломатические» советы, как вести себя, когда она поедет в отпуск, в соответствии с обычаями Стокгольма: ей нужно послать свои визитные карточки коллегам и их женам, а также другим знакомым, которые ее приглашали к себе. Некоторым лицам нужно сделать личные визиты, в том числе Густаву Уггласу (политический и государственный деятель, в ведении которого находилась Высшая школа).
Когда выяснилось, что Правление Высшей школы не возражает против того, чтобы Ковалевская взяла на себя чтение лекций по механике, Миттаг-Леффлер пишет ей: «Ясно, что Вы сможете сохранить за собой механику, пока Вы сами захотите, и я считаю, что Вам следует сохранить ее до тех пор, пока Вы не воспитаете действительно хорошего заместителя. А на это потребуется больше, чем один, два или даже три года... Для Вас важнее, приятнее и почетнее самой воспитать механика, который бы стал Вашим преемником» [МЛ 30].
Гёста Миттаг-Леффлер озабочен выбором того курса, который она будет читать — это очень серьезный вопрос. Ведь Хольмгрен был исключительно хорошим лектором. В Упсале профессор теоретической механики Лундквист также читает очень хорошо и прекрасно знает новые исследования, Чтобы предупредить неблагоприятные сравнения, надо читать по другим темам и применять более интересный математический аппарат. Поэтому нужно узнать, что читали Хольмгрен и Лундквист. Для этого следует послать к Линдхагену прислугу и попросить его одолжить на 1—2 дня дневники лекций Хольмгрена. А Бенди- ксон может достать лекции Лундквиста в Упсале [МЛ 30].
Ковалевская в ответных письмах сообщает Миттаг- Леффлеру о том, что происходит в Высшей школе, и о новостях, которые она узнает от других. Так, к ней приходил Энестрём, который перед тем побывал в Берлине. Он рассказал, что Кронекер отнесся с большой критикой к теории функций действительного переменного и очень жестко говорил о Канторе. По-видимому, Кронекер огор¬
чен, что его не пригласили членом жюри в вопросе о премиях Оскара И. В Берлине Энестрём услышал рассказ о том, как Кантор читал лекции о философии Лейбница. Сначала у него было 25 слушателей, потом число их уменьшилось до трех, двух, наконец до одного. Но и этот последний из могикан извинился, говоря, что очень занят, и удалился. К радости своей жены, Кантор обещал ей никогда больше не читать лекций по философии.