Соглядатай (сборник)
Шрифт:
Так же естественно, что А*** хочет воспользоваться предоставленной ей возможностью поехать в город: ничего удивительного, что она предпочитает такую оказию поездке в грузовике, отвозящем бананы, почти непереносимой на такое далекое расстояние; что она к тому же предпочитает общество Фрэнка компании какого-нибудь туземного шофера, как бы ни расхваливала она сама умение последних разбираться в машине. Что же до других обстоятельств, которые позволили бы ей совершить поездку в приемлемых условиях, то таковые, бесспорно, складываются нечасто, скорее даже в исключительных случаях, чтобы не сказать никогда, разве что какие-то серьезные причины оправдали бы с
Она на этот раз ни о чем не спросила, даже не объявила, что именно хочет купить в городе. Да и к чему приводить особые причины для поездки, раз подвернулся друг с машиной, готовый забрать ее у дома и привезти туда же тем же вечером. Самое удивительное, если подумать, что такой план не был уже выработан и осуществлен раньше, в тот или иной день.
Вот уже несколько минут Фрэнк молча ест. Это А***, чья тарелка пуста, и вилка с ножом лежат по обе стороны от нее, подхватывает разговор, справляясь о здоровье Кристианы: усталость (связанная с жарой, полагает она) вот уже несколько раз за последнее время мешает ей приезжать вместе с мужем.
– Все то же самое, – отвечает Фрэнк. – Я предложил ей прокатиться с нами в порт, развеяться. Но она не захотела, из-за ребенка.
– Кроме того, – добавляет А***, – на побережье жара заметно сильнее.
– Да, там тяжелая жара, – соглашается Фрэнк.
Следует обмен пятью-шестью фразами по поводу того, сколько доз хинина требуется на побережье и здесь. Потом Фрэнк обращается к пагубному воздействию хинина на героиню африканского романа, который они оба сейчас читают. И разговор сводится к основным перипетиям данной истории.
По ту сторону закрытого окна, в пыльном дворе, покрытом неровными плитами, между которыми проступает гравий, стоит грузовичок, развернутый капотом к дому. Исключая эту деталь, он припаркован точно в предписанном месте: то есть заключен в нижнее и среднее стекло правой створки, если смотреть изнутри, и узкая планка переплета горизонтально разрезает его силуэт на две равновеликие массы.
Через открытую дверь буфетной А*** попадает в столовую и направляется к накрытому столу. Она сделала крюк, зайдя на террасу, чтобы переговорить с поваром, чей напевный, струящийся голос звучал минуту назад.
Приняв душ, А*** полностью переоделась. На ней светлое платье, очень облегающее; Кристиана считает, что оно не подходит для тропиков. А*** садится на свое место, спиной к окну, перед нетронутым прибором, который бой добавил для нее. Разворачивает салфетку на коленях и собирается положить себе еды, приподнимая левой рукой крышку с еще горячего блюда; с него уже брали, пока она была в ванной, но оно так и осталось стоять посередине стола.
А*** говорит:
– Как же я проголодалась с дороги.
Потом расспрашивает о том, что случилось на плантации, пока ее не было. Слова, которые она выбирает (что «нового»), произносятся легким, оживленным тоном, который не выражает никакой особой заинтересованности. И потом, все равно ничего нового нет.
А*** против обыкновения словоохотлива. Ей кажется – говорит она, – что многое должно было произойти за этот промежуток времени, который для нее оказался таким насыщенным.
На плантации это время тоже даром не пропало, но здесь речь шла об обычной последовательности повседневных работ, всегда более-менее одинаковых.
Сама она, отвечая на вопрос о новостях, ограничивается четырьмя-пятью сведениями, уже всем известными:
А*** накладывает себе еще. Лучше бы загнать грузовичок под навес, в тень, он не понадобится после полудня. Когда глядишь сквозь толстое стекло окна, кажется, что внизу, за передним колесом, в грузовичке появилась длинная полукруглая выемка. Несколько выше, отделенный от основной массы участком каменистой земли, полукруг крашеного железа смещен сантиметров на пятьдесят по отношению к его подлинному местонахождению. Этот искаженный отрезок можно при желании переместить, изменить одновременно его форму и размеры: он увеличивается справа налево, уменьшается в противоположном направлении, книзу принимает форму полумесяца, становится полным кругом по мере того, как набирает высоту; а то разбивается (но такое положение имеет очень малую протяженность и длится едва мгновение) на два концентрических ореола. Наконец, если отклониться далеко в сторону, он сливается с общей поверхностью или резко сокращается, до полного исчезновения.
А*** хочет еще что-то сказать. Однако она не описывает комнату, в которой провела ночь, что тут интересного, говорит она, отворачиваясь: кто не знает эту гостиницу, такую неудобную, с залатанными москитными сетками.
Тут она замечает сороконожку на голой стене прямо перед собой. Голосом сдавленным, словно она боится спугнуть эту тварь, А*** говорит:
– Сороконожка!
Фрэнк поднимает глаза. Тут же поправляется, следуя за взглядом – неподвижным – своей соседки, поворачивает голову в противоположную сторону. Тварь замерла на середине стены, ее хорошо видно на светлой поверхности, несмотря на приглушенное освещение. Фрэнк, не произнесший ни слова, опять глядит на А***. Потом бесшумно встает. А*** застыла, как и скутигера, Фрэнк подходит к стене, зажав в руке салфетку, свернутую в жгут.
Рука с заостренными пальцами сжалась на белой скатерти.
Фрэнк отнимает салфетку от стены и ногой давит что-то на плитах пола, у самого плинтуса. Садится на свое место, справа от лампы, которая сияет позади него, на буфете.
Когда он проходил перед лампой, тень его метнулась по столешнице, на мгновение покрыв ее всю. Тогда вошел бой через открытую дверь и молча стал убирать посуду. А*** велит ему, как обычно, подать кофе на террасу.
Она и Фрэнк, усевшись в свои два кресла, продолжают бурно, бессвязно, воистину, кто в лес, кто по дрова, обсуждать, какой день подойдет лучше для короткой поездки в город, которую они задумали накануне.
Тема быстро истощается. Не то чтобы ослабел интерес, но им не найти новых поворотов, чтобы продолжить беседу. Фразы становятся короче, в них повторяются большей частью фрагменты тех, что говорились здесь же за два минувших дня, а может, еще и раньше.
Последние односложные возгласы чередуются со все более длинными периодами молчания и в конце концов становятся вовсе невнятными, фигуры в креслах совершенно теряются во мраке.
Откинувшись на спинки кресел, положив руки на подлокотники, сидят рядом А*** и Фрэнк, смутные формы, обозначенные в густой темноте светлыми платьем и рубашкой, между которыми время от времени происходят какие-то неясные движения незначительной амплитуды, едва наметившись, эти движения исчезают, возможно, они были воображены.