Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
Но тут меня осенило: если закрыть глаза на стремление застройщика приукрасить положение дел, новый район будет намного дальше от Иерусалима, чем хотелось бы. На самом деле мне стало казаться, что он подозрительно близок к арабским поселениям Дар-Мусса и Зейтуния.
Это побудило меня задать вопрос:
— Ваши слова звучат довольно заманчиво, но нельзя ли уточнить, по какую сторону от Зеленой линии будет располагаться новый район?
Гордон был страшно оскорблен.
— Неужели сын великого рава Моисея Луриа —
Я едва удержался, чтобы не спросить: если эту землю нашему народу дал Господь, то почему ты, приятель, торгуешь ею повторно? Но у меня были и более важные соображения. Я обратился к Саулу, но адресовал свои слова всем присутствующим:
— При всем моем уважении к градостроительным талантам господина Гордона, боюсь, у Бней-Симха есть определенные обязанности. Ты согласен, дядя Саул? Я хочу сказать, если мы переберемся в Армон-Давид…
— …то у вас появится место для размещения сотни учащихся! — моментально перебил Гордон с легким испугом в голосе.
— Не в этом дело! — огрызнулся я, продолжая обращаться к дяде. — Если мы решим строить общежитие для воспитанников за Зеленой линией, это будет воспринято как политический акт. Это будет означать, что наша община одобряет захват арабских территорий.
Гордон не уловил моего отрицательного отношения к этому. Или сделал вид, что не уловил.
— Иными словам, — загудел он, — вы не только получите великолепный жилой комплекс, но и внесете вклад в борьбу за расширение государства Израиль!
Все глаза устремились на моего дядю Саула. Тот погладил бороду и спокойно ответил:
— Я не верю в борьбу — ни в прямом, ни в переносном смысле. Дэнни прав.
Гордон прямо-таки зашипел от негодования. Нарочито избегая моего взгляда, он направил свои доводы на самое слабое в его представлении звено в нашей цепи — миниатюрного ребе Бернштейна.
— Только подумайте, какой разразится скандал, если люди узнают, что нынешний зильцский рав отвергает право нашего народа даже на пядь святой земли!
— Прошу меня извинить, господин Гордон, — негромко, но твердо сказал Саул, — что-то я не припомню, чтобы произносил глагол «отвергать». Пока вы осыпаете нас обвинениями, позвольте вам напомнить, что основополагающим принципом существования для любого еврея является «пикуах нефеш» — то есть уважение к человеческой жизни.
Молодец дядя Саул! Я ввязался в бой на его стороне:
— Вы, господин Гордон, несомненно, помните книгу Левит, глава девятнадцатая, стих семнадцатый? «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем». Этого вполне достаточно, чтобы признать ваши предложения неприемлемыми.
Может показаться невероятным, но в ответ проектировщик поспешно сложил свою карту и сердито удалился, бросив на прощание одно только «Хм-м!», которое означало, что Бней-Симха есть сборище духовных банкротов, отступников от дела подлинных иудеев, пусть себе отправляются всем скопом назад, в Бруклин, такие-сякие.
Какое-то время мы сидели молча. Ребе Бернштейн смотрел на моего дядю с улыбкой облегчения.
— Благодарю вас, рав Луриа, — сказал он.
Дядя улыбнулся мне.
— Я очень горжусь тем, как ты держался, ребе Даниил, — с любовью сказал он.
Я смущенно уточнил, что меня нельзя называть раввином.
Но он возразил:
— Можно, Данилех. Можно.
По дороге обратно в кибуц Эли вел себя подозрительно беззаботно для человека, каких-то двое суток назад пережившего тяжелый кризис самосознания. Он даже напевал себе под нос какие-то мотивчики из израильского хит-парада. Я не нашел в себе сил спросить, как ему удается с таким самообладанием справляться с экзистенциальным кризисом — не говоря уже о быстроте, с какой он пришел в себя.
— Помнишь наш недавний разговор, дядя Дэнни?
— Да, — лаконично ответил я. Еще бы мне его не помнить!
— Ну, так вот, я спросил у мамы, и она сказала мне правду.
Неужели?
— Подозреваю, ты с самого начала все знал, — подсказал он.
Я ответил неразборчивым мычанием.
— Ну, и что с того? — продолжал он.
— С чего? — не понял я.
— С того, что мои родители не были женаты? Какое это имеет значение?
— Ты прав, — согласился я. — По еврейским законам ты ничем не отличаешься от других мальчишек и можешь взять в жены хоть дочь главного раввина.
Мы проехали еще с километр, и Эли озорно спросил:
— А она хорошенькая?
— Кто? — Я был озадачен.
— Дочь главного раввина! Может, я заинтересуюсь.
Так. Следовательно, Дебора просто отсрочила неизбежное. Но рано или поздно кому-то придется набраться храбрости и все ему рассказать. А пока, как говорится, «будем благодарить Господа и принимать каждый день таким, какой он есть».
В Кфар Ха-Шарон мы приехали вскоре после ужина. Эли, с его юношеским задором, охотно пожертвовал едой ради того, чтобы сгонять в кибуц, где жила Гила, так что у меня появилась возможность переброситься парой слов с Деборой наедине.
Она с интересом выслушала мой отчет о событиях того дня и даже позволила себе комментарий:
— Думаю, что от Саула это решение потребовало мужества.
— А мне, думаешь, легче пришлось? — возмутился я, рассчитывая на свою долю славы. — Это я поднял тему Зеленой линии!
— Конечно, это было смело с твоей стороны, — согласилась Дебора. — Вся разница в том, что ты теперь поедешь назад в свои леса, а Саулу придется у себя в Бруклине объясняться с толпой прихожан!