Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
— Но разве в конечном счете мы все не служим Ему одному?
— Да, Тимоти. Но до самого конца мы служим Ему каждый по-своему.
— Но когда на землю вновь придет Спаситель…
Продолжать было не нужно.
Ведь, хотя они искренне верили в Его пришествие, оба понимали, что мир, в котором они живут, слишком испорчен, чтобы Его принять.
Спаситель не придет. Во всяком случае — при их жизни.
29
Тимоти
Они
Он не мог от нее оторваться. Он любил ее с такой страстью, что, если бы Дебора позволила, этот огонь спалил бы дотла всю его решимость.
— Не нужно… Мы не должны… — слабо запротестовала она. — Твои друзья, ну, те, которые нас видели…
— Мне наплевать! Мне есть дело только до тебя.
— Это неправда!
— Клянусь Богом, я люблю тебя сильнее, чем Его.
— Нет, Тим, в действительности ты сам не понимаешь, что чувствуешь.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я и сама этого не понимаю.
Она попыталась отстраниться — не только потому, что на карту была поставлена его карьера священника. Ей надо было уходить. Сейчас или никогда. И она не хотела, чтобы ее лицо запомнилось ему мокрым от слез.
Сейчас, в его объятиях, Дебора чувствовала, как он тоже силится подавить рыдания.
На прощание они сказали друг другу одни и те же слова. И почти в унисон. «Храни тебя Бог». И повернулись в разные стороны.
Когда он добрался до коллегии Терра-Санкта, оба его товарища уже были там.
— Ну, мы и упарились! — пожаловался Патрик Грейди. — А кроме того, здесь, в Иерусалиме, сколько ни ходи, все мало.
Его коллега Джордж Каванаг поддакнул:
— Целой жизни не хватит, чтобы здесь все осмотреть.
Ни один и вида не подал, что видел влюбленных в Вифлееме. И это был еще один крест, который предстояло теперь нести Тиму. Отныне он будет жить в постоянном беспокойстве, не зная, что именно известно его однокашникам. Воспользуются ли они своим знанием, для того чтобы его дискредитировать? И в какой момент?
— Должен покаяться, Хоган, — дружелюбно заявил Джордж. — Мы пожалели, что не позвали тебя с собой. Втроем было бы куда веселей!
— Да? — рассеянно переспросил Тим.
— Видишь ли, латынь я знаю довольно сносно, но здесь в основном все надписи по-гречески. Ты бы нам пришелся весьма кстати.
— Благодарю, — холодно ответил Тим. — Я польщен.
Как и было условлено, пунктуальный отец Бауэр привез своих немецких семинаристов с точностью до минуты. Измученных, пропыленных, поджаренных на палящем южном солнце.
Тим внутренне содрогнулся. Чудо, что они с Деборой и с ними нигде не столкнулись.
На следующее утро, на высоте тридцати тысяч футов над землей — и, стало быть, на столько
Дабы это поэтическое сравнение не ускользнуло от его сонных подопечных, отец Бауэр изрек:
— Это подлинные врата Рая, братья мои. И нам надлежит заслужить ключи от Царства Божия.
Тимоти смотрел вниз и думал, не закрыты ли эти врата для него навеки.
ЧАСТЬ III
30
Тимоти
— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил…
«Как мне начать?» — мучительно думал Тим, преклонив колени в душной исповедальне часовни Североамериканской коллегии. Как описать то, что произошло с ним в Святой Земле?
Сказать, что полюбил женщину? Но это далеко не отражает его чувств.
Что имел половой контакт? Он, семинарист, который уже обязан блюсти целомудрие? И которому через каких-то два года предстоит дать обет безбрачия?
— Si, figlio mio? [37]
От того, что исповедовавший его священник говорил по-итальянски, Тим почувствовал некоторое облегчение. Возможно, тяжесть признания уменьшится, если оно будет сделано на чужом языке.
— Но peccato, Padre, я согрешил… — повторил он.
37
Да, сын мой? (ит.).
— Как я могу тебе помочь? — шепотом ответили из-за перегородки.
— Я полюбил женщину, святой отец.
Возникла пауза. Священник попробовал уточнить:
— Ты хочешь сказать, что занимался любовью с женщиной?
— Это то же самое! — утвердительно ответил Тим, с внутренним негодованием приготовившись к начавшемуся допросу.
Священник кашлянул.
— Мы были близки, потому что испытывали духовное родство. Не только тела наши соприкасались — сливались и наши души.
— Но ваши тела… соприкасались, — повторил священник.
«Он не понимает! — в отчаянии подумал Тим. — Господи, как же мне исповедаться перед человеком, которому неведома земная любовь?»
Тим попытался вразумительно пересказать то, что с ним было, но, искренне готовый выложить все без утайки, он в то же время хотел уберечь Дебору. Он не станет называть ее имени. И говорить, что ее отец — служитель Бога.
Исповедь была долгой. У священника оказалась к нему масса вопросов. Где? Сколько раз?