Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
Я перерыл «Желтые страницы» и наткнулся на фирму под названием «Макинтайр энд Аллейн», имевшую небольшой и укромный офис в высотном здании на Уолл-стрит. Секретарша в приемной, блондинка в старомодном наряде, была поражена, услышав, что я хочу стать их клиентом. Она быстро записала на бумажке мое имя, исчезла за стеклянной перегородкой и вскоре вернулась с парнем примерно моего возраста. Он явно одевался у «Брукс Бразерс», поскольку на нем было то, что принято считать униформой брокера: розовая рубашка с пуговицами на концах воротника, галстук-бабочка и красные подтяжки.
Он назвался Питом Макинтайром, внуком основателя фирмы. Пит пригласил меня в свой кабинет и предложил чего-нибудь выпить. Я поблагодарил, от кофе, чая и виски отказался и сразу перешел к делу.
Когда я изложил цель своего визита, он заметил:
— Фьючерсы — очень рискованный бизнес, сэр. Особенно зерно — цены уже установились. Я бы и на пушечный выстрел туда не подходил.
— Послушайте, Пит, — не унимался я, — а от моего имени вы могли бы сыграть? Я вам даю карт-бланш. — При этих словах я достал банковский чек на тридцать семь тысяч пятьсот баксов и положил перед ним.
Его интерес мгновенно возрос. Он куда-то черкнул мои данные — адрес (спасибо тебе, Ариэль, что живешь в таком респектабельном районе!), номер телефона и карточки социального страхования.
После этого он перешел к щекотливому вопросу о том, как я намерен покрывать потенциальные убытки.
— Какова чистая стоимость вашего бизнеса, Дэн?
— Видите ли, — я углубился в философию, — вам это ничем не напоминает псалом — помните? — «Человек таков, каким Ты его видишь». А?
— Гм-мм… В каком-то смысле. — Он слегка смутился, но вида не подал и сказал: — Вообще-то, Дэн, мы в нашем бизнесе немного прагматики. В конце концов, вы только что изъявили готовность потратить семьсот пятьдесят тысяч баксов — и это еще без комиссионных.
— Ну, я на это смотрю всего лишь как на нескольких Утрилло, — уклончиво ответил я.
— Ах, так вы коллекционер? — заинтересовался Пит, на время отвлекаясь от основной темы.
— Да, — сказал я и дал волю своей фантазии: — Естественно, самые крупные работы я даю музеям в пользование. Что, если вы прямо сейчас оформите мою скромную заявку, а потом мы с вами захватим по паре сандвичей и поедем смотреть мою коллекцию?
— Давайте лучше сделаем это как-нибудь вечерком, — с воодушевлением откликнулся Пит. — Я бы и жену с собой прихватил. Я пока попрошу Глэдис заняться вашей заявкой — а ленч за мой счет.
Через неделю цена на пшеницу поднялась на три цента за бушель, что дало мне возможность прикупить еще тридцать контрактов. Пит безоговорочно принял заявку по телефону. От ленча я отказался.
Зерно продолжало расти в цене и 19 июля стоило уже 1,57 доллара за бушель. Я купил еще шестьдесят контрактов. Пит еще раз пригласил меня на ленч. Я отказался.
Мой капитал все увеличивался.
Вечером 2 августа 1972 года я оказался держателем двухсот пятидесяти контрактов. Пшеница тянула уже 1,60 доллара за бушель, и я подумывал, не обналичить ли мне свои бумаги. Тут мне снова позвонила Ариэль. Она задыхалась от возбуждения.
— Продавай все картины! Можешь и обои продать, главное — купи столько зерна, сколько сможешь!
— Еще купить?! — Я не верил своим ушам.
— Да, да, мне это тоже кажется невероятным. Представляешь — Леонид с Чарли в соседней комнате хлещут водку, так что, я думаю, нас ожидают настоящие чудеса.
Я не стал трогать ее коллекцию живописи, но, как она и предсказывала, на следующий день зерно подскочило сразу на семь центов. Пит Макинтайр судорожно пытался уговорить меня забрать хотя бы часть прибыли. Теперь снижение цены всего на один пункт грозило мне многотысячными убытками. Но я был непреклонен. И даже увеличил свой портфель.
Спустя сутки пшеница, это янтарное золото, поднялась в цене еще на пять центов. Мои чистые активы уже не являлись фикцией. Теперь я действительно обладал состоянием более четверти миллиона баксов.
— Продавайте, Дэнни, продавайте! — кричал Макинтайр так, словно сидел на стадионе и болел за свою любимую команду «Нотр-Дам».
— Нет, Пит, — хладнокровно отвечал я, уже совершенно опьяненный сознанием собственной непогрешимости. — Теперь мы можем на маржу прикупить еще двести пятьдесят контрактов…
— Нет, Дэнни, не надо!
— Надо, Пит, надо!
Так продолжалось еще две недели, причем рынок дополнительно подогревался слухами о возможной закупке зерна китайцами. Наконец, 23 августа, я невозмутимо велел Питу продавать весь мой портфель, в котором теперь было тысяча триста контрактов. К этому моменту Макинтайр был уже настолько захвачен игрой, что испытал почти что разочарование.
За вычетом своих комиссионных компания «Макинтайр энд Аллейн» перечислила на мой банковский счет 1 095 625 долларов.
Так я стал настоящим миллионером. Но с кем мне было разделить свой триумф? Даже если бы я не был в ссоре с отцом и позвонил сейчас ему, он бы скорее всего ответил еврейской поговоркой: «Кто богат? Тот, кто доволен своей судьбой».
Я отбил телеграмму Деборе, в которой торжественно, но довольно туманно известил ее, что договорился о ее стипендии на весь срок обучения в семинарии.
Но и только. Больше мне нечем было отпраздновать это событие.
Я сидел в одиночестве и читал — что бы вы думали? — Екклесиаста.
На другое утро я на метро поехал в Бронкс, нашел там штибель — хасидскую мини-синагогу — и сподобился прочитать фрагмент из Торы, в соответствии с традицией вызывать к Писанию новичка. Это был единственный возможный для меня способ отблагодарить Господа.
Пока кантор меня благословлял, я мысленно вознес молитву Всевышнему, предложив ему сделку, которую, я надеялся, он не отвергнет: вычти стипендию Деборы и лечение моего отца, оставь на учебу Эли и, пожалуйста, Господи, возьми Себе все остальное, только верни мне любовь отца!