Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
Он попробовал исполнить роль пастора. С сыновней он уже опоздал.
— Маргарет Хоган, я готов выслушать твою исповедь, — тихо сказал он.
Движения старой женщины были машинальными. Она перекрестилась и пробормотала:
— Благослови меня, отец, ибо я согрешила. С моей последней исповеди прошло триста лет…
О Боже, подумал Тим.
Она принялась бормотать что-то об ангелах, ведьмах и демонах. Говорила, что она мать Спасителя.
Тим прикрыл глаза рукой, делая вид, что слушает, а на самом деле сдерживая слезы.
Затем, как луч солнца посреди бури, на нее вдруг снизошло озарение.
— Ты не настоящий священник. Ты мой мальчик, ты просто нарядился священником. Ты мой Тимми, правда же?
Как ни парадоксально, его больше потрясло это прояснение ее рассудка, чем ее безумие. Он постарался ответить как можно спокойнее:
— Да, мама, я Тимоти. Но я уже вырос.
— И стал священником? — По ее лицу скользнула тень сомнения. — Мне никто не говорил, что мой малыш стал слугой Господа. — Она молча воззрилась на него.
«Сейчас или никогда. Это мой единственный шанс».
— Мама, а кто был мой отец?
— Твой отец?
Тим кивнул и настойчиво попросил:
— Пожалуйста, постарайся сосредоточиться. Скажи мне, кто это был.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Как кто? Конечно, Иисус!
— Иисус? — Надо как-то вернуть ее к реальности! Он попытался придать своему голосу убедительность: — Это не мог быть Иисус. Иисус сидит по правую руку от Господа. Постарайся подумать! Я понимаю, это было так давно…
— О да! — Она кивнула. — Очень, очень давно, и я многое забыла. Не могу вспомнить. Нет, нет, я точно знаю: это был Моисей.
— Моисей?
— Конечно. — Взгляд у нее опять стал безумным. — Да, да, я теперь вспоминаю. Ночью ко мне приходил Моисей. И сказал, что у меня будет сын.
— Сын? — переспросил Тим. — И этот сын — я?
Она снова взглянула на него.
— Нет, ты же священник! Ты пришел дать мне последнее причастие, чтобы я опять могла очутиться в объятиях Моисея и увидела своего младенца Иисуса.
У Тима что-то екнуло в груди. «Ну, почему мне не удается до нее достучаться? Добиться от нее правды?»
Неожиданно она сказала:
— Благословите меня, отец, ибо я согрешила. Я согрешила с…
Закончить фразу ей не удалось. Она откинулась на подушки и замерла. Дыхание ее остановилось.
Как в тумане, Тим исполнил обряд до конца. Совершил помазание елеем и отпустил усопшей ее грехи.
— Именем Отца… Сына… и Святаго Духа.
Затем он встал и еще раз посмотрел на мать. Наклонился, поцеловал ее в лоб, постоял и наконец отвернулся.
59
Тимоти
— «Смиренно просим Тебя, о Господи, о душе рабы Твоей Маргарет, которую ныне призвал Ты от мира сего, и предаем ее прах земле, из которой она и вышла…»
— Аминь, — сказал Тимоти, и голос его утонул в негромком хоре людей, стоящих у могилы Маргарет Хоган.
Их было немного. Только сын да сестра с мужем и двумя дочерьми. Третья дочь, Бриджит, теперь была замужем и жила в Питтсбурге. Она не сочла нужным ехать в такую даль, чтобы присутствовать на похоронах человека, с которым даже не была знакома.
Когда все бросили на гроб Маргарет по горсти земли, отец Ханрэхан прочитал из Евангелия от Иоанна:
— «Да не смущается сердце ваше». — И закончил словами Иисуса, обращенными к Фоме: — «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня».
Священник сделал знак к окончанию службы, и все двинулись к воротам кладбища. Дул пронизывающий ветер.
Тим остался у могилы матери и говорил с ней, умершей, как еще совсем недавно разговаривал с ней живой, обращаясь к воображаемой личности.
Догнав остальных, он услышал, как Такк Делани, раздобревший лысый дядька, выговаривает отцу Ханрэхану:
— А почему надгробных речей не было? — В голосе его звучало раздражение.
— Мне жаль, Такк, но так хотел ее сын.
Такк оглянулся на Тима, а тот строго произнес:
— Я не хотел выслушивать здесь фальшивые речи. Здесь уже столько было лжи, что я боялся задохнуться.
— Вот как, Тимми? — пожурил офицер Делани. — Это так теперь у нас священников учат?
Его перебил отец Ханрэхан:
— Оставьте его!
Они молча дошли до запыленного лимузина, дожидавшегося у ворот. Тим подождал, пока все усядутся.
— Тим, садись! — позвал дядюшка. — По радио дождь обещали. Кроме того, если мы поспешим, до пробок проскочим.
— Отлично! — желчно заметил Тим. — Никогда себе не прощу, если вы попадете в пробку. Вы поезжайте, я потом на метро приеду.
Он захлопнул дверь и успел расслышать, как дядька дает указания шоферу: «Поехали. Я вам покажу короткую дорогу».
Тим вернулся к могиле матери. В нескольких метрах от свежего холма стояло большое надгробие некоего «Эвана О’Коннора, любящего мужа, отца и деда». Предусмотрительная родня О’Коннора поставила у могилы каменную скамью, на которой можно было присесть, подумать и помолиться за бессмертные души предков.
Тим задумчиво смотрел на могилу матери. «Ты унесла свою тайну с собой, Маргарет Хоган. Теперь мне ее никогда не узнать».
Он горько улыбнулся и сказал:
— Ради нас обоих, пусть это будет архангел Гавриил. Или даже сам Иисус. Или Моисей…
И вдруг он содрогнулся от ужасной догадки.
Моисей. Ведь в ее жизни был один Моисей! Нет, этого не может быть. Даже подумать об этом — уже богохульство.
И все же…
Он вдруг припомнил один момент из своего детства: ему четырнадцать лет, он сидит в столь памятном ему кабинете, и благочестивый старец рассказывает: «После смерти моей жены председатель синагоги Айзекс нанял ее убирать у меня в доме…»