Соки жизни
Шрифт:
В конце восьмидесятых чёрт посещал меня только изредка. Это сейчас он живет у меня внутри, в душе на постоянной основе (прописан) и превосходно себя чувствует. Сейчас бессмысленно с ним бороться. Я прекрасно понимаю, что он меня рано или поздно убьёт, если я сам себя не грохну… В какой-нибудь из вторников. А может быть, мне удастся победить чёрта, и я его шлёпну из СВД… прямо в моей берлоге… Дуну белого и пристрелю его, фашиста. Чтобы соки, блин, из беса потекли рекой до самой Волги. И назовут эту небольшую речушку Бесовской или – лучше – Николаевской, в честь меня – Николая Сергеевича Степанкова.
…иВот. Даже эпитафию себе написал.
Стою – как дурак – разглядываю очередь. «Идем уже хавать, Николай, уже и порожняки горят». «Идём».
Я прошел фантастическую очередь в кафе Тимати, узрел заведение с неким кавказским названием (забыл уже, а врать неохота) и узрел там много свободных столиков. Посетителей, соответственно, немного. Я обрадовался. Вошёл. Уютно. На стене висит большой экран, с которого транслируется футбольный матч. В глубине зала вижу вход в какую-то букмекерскую контору, типа «Евролига филки». Ко мне сразу же подошёл официант. Он первым делом подал меню с напитками. Мне хотелось выпить. Минуту назад я вспоминал про «Арпачай», Мину, Пимыча и про мою блевотину на зелёной полянке с огоньками… Ван Гог бы нарисовал это непременно. Много огоньков и блевотина Степанкова. Первый круг ада. Сердце стучится в двери, печень толкает в бок, надо похмелиться впрок, чтобы не было мучительно больно.
– А у вас есть «Арпачай»?
– Что, простите?
– Вино «Арпачай»
– Я спрошу.
И он ушел. Смешно. Я же пошутил. Официант быстро вернулся:
– Этого вина у нас нет.
– Очень жаль. Тогда-а мне-е… Двести грамм водки, лобио, цыплёнка-табака. Да, цыпленка табака с перчиком и чесночком. Водку принесите сразу, пожалуйста, – я отдал официанту меню, и тот ушёл.
Я был доволен шуткой про «Арпачай», потянулся, закинул руки за голову. Хорошо всё-таки, что тут мало народу. Зачем я буду стоять за бургерами в очереди? Я тут посижу, подожду беленькой и цыплёнка. Кайф.
В запотевшем графинчике принесли водочку. Я незамедлительно, но с трудом выпил, боясь, что заблюю стол. Но нет. Вошла. Вошла, родимая. Печень ёкнула. Рабочие сразу перестали молотить молотками в левом полушарии. Обед ведь. В обеденное время нельзя шуметь. Но желудок недовольно заурчал.
– Успокойся, – сказал я ему вслух и закусил водочку лобио.
Кайф пошёл по венам. Повторив, я пошёл вразнос. Потом я закусил цыплёнком и сразу же заказал ещё один графин водки. Через полчаса я был уже в ином состоянии, в ином измерении. Тогда из дверей «Евролиги филок» вышел крепкий молодой человек моего возраста. Он, как меня увидел, сразу же пошёл на меня, как будто мы были с ним знакомы.
Стриженный «под расчёску», но не уголовного вида. Я бы сказал… я бы сказал, что похож на меня. Меня Алиса тоже приучила к стрижке «под расчёску». Так я страшнее выгляжу. Так вот, он похож на меня, только чуть ниже, но чуть
Он без приглашения сел за мой стол напротив меня, положив пачку сигарет на стол, приветливо улыбнулся и спросил, указав на официанта, разговаривающего с барменом:
– Не боишься, что они тебя накачают ядом и обчистят?
К этому времени я, повторюсь, охмелел и сидел закусывал цыплёнком. Тщательно прожёвывая, я взглянул на бармена с официантом… Официант это увидел и сразу же направился ко мне:
– Ещё что-то желаете?
Я громко икнул:
– Спасибо, нет… Или, спасибо, да… Скорее – да, чем – нет.
Официант достал блокнотик и был готов записывать.
– Ещё водочки, – сказал я, подавая ему пустой графин: – Такой же вкусной, как и… эта…
Он взял графин и пошёл к бармену.
Я проводил его взглядом, потом повернулся к моему гостю и сказал:
– Нет.
Гость развел руками:
– Нет – что?
– Нет, – я тоже при этом развёл руками.
– Так что – нет?
– Не бо-юсь, – с короткими люфтами ответил я.
Гость улыбнулся, расправил плечи, хрустнув пальцами рук, сказал:
– А я бы насторожился на твоём месте.
– Ты хочешь быть на моём месте?
Он пожал плечами, не переставая улыбаться. В этот момент к столику подошёл официант, поставил запотевший графинчик на стол, зачем-то принес вторую рюмочку, сказал «пожалуйста» и ушёл к бармену.
Я показал на бармена с официантом и сказал:
– Может, у них… это… отношения.
Не прекращая улыбаться, сосед произнёс:
– Не понял.
– Отношения, говорю, может, у них. Может, они геи.
Мой гость громко рассмеялся, как будто бы я сказал какую-то великолепную шутку. Я налил себе водки из графина, не предложив ему, приготовился было выпить, потом на какое-то время задержался, поставил рюмку на стол и, пригрозив пальцем, предупредил:
– Кстати, если что, то я не-е… это…
– Не-е что? – как будто передразнил меня гость и тут же стал перекладывать с одного бока на другой пачку сигарет.
Пока он кувыркал туда-сюда пачку, я молчал, поглядывая то на него, то на пачку.
Он заметил это, убрал руки со стола.
И тогда я продолжил:
– Я не гей. Понял меня? Если ты за этим ко мне подсел, – и я громко икнул. Так громко, что на меня подозрительно посмотрел бармен и женщина из-за столика у окна.
– Я тоже не гей, – спокойно сказал незнакомец.
– Чё пришел?
Он показал на бармена:
– Беспокоюсь за тебя. Я эту забегаловку давно знаю. Тут разные чудеса происходят.
– Например?
– Ограбили тут американца одного на прошлой неделе… И убили.
Я насторожился:
– А ты чё – мент, чё ли?
– Я? Да ты что, – засмеялся он опять так, как будто я анекдот рассказал.
Мне хотелось выпить, но незнакомец не спешил уходить. Молчание тяготило. Гость не проявлял инициативы. Ладно. Пусть будет так.
– Хочешь – налью? – с некоей грустью в голосе спросил я.