Сокол, № 1, 1991
Шрифт:
— Если бы вы взяли, мы бы знали об этом. Все, что было в ваше время, нам известно, абсолютно все. А про золото Храма нет никаких сведений.
— Значит, нету его.
— Есть!
Опять двадцать пять! Климову захотелось ругнуться и послать этого вымогателя подальше. Но он сдержался. Даже если врет, зачем-то водит за нос, все равно интересно. А интересного в жизни под старость стало так мало — все наскучило. К тому же что-то заставляло верить этим бредням. Не кино убеждало, этим нынче кого удивишь? Было что-то посерьезнее, какая-то печаль
— Ладно, — сказал он. — Чего надо-то? Как я дверь-то найду?
— Скоро юбилей. Будет ровно полвека, как взорвали Храм. Полвека! Замечаете? Полвека его строили, полвека он стоял, полвека его не было, после чего начнется возрождение. В день, когда его взорвали, многие увидят изображение Храма там, где он был. И вы там будете, у выхода из метро Кропоткинская, и увидите человека, и пойдете за ним.
— Знакомый, что ли? Или он скажет?
— Не скажет, но вы узнаете. В тот день вы все будете знать. Только глаз не закрывайте.
— А чего глаза-то? — насторожился Климов.
— Я имею в виду ваш правый глаз, искусственный.
— Так он же не видит.
— Будет видеть.
— Да?! Вот здорово!..
— Только в этот день будет видеть.
— И на том спасибо.
— С помощью этого вашего глаза мы будем видеть все, что вы делаете.
— Боитесь, что сбегу? Или еще чего?
— Таким образом мы сможем помочь вам, подсказать, когда понадобится.
Незнакомец с лицом Петра помолчал и вдруг начал таять, и сквозь него проступил косяк двери.
— Э-э, погоди! — закричал Климов. — А чего ты мне мерещился-то? Еще во-он когда виделся.
— Мы вас искали, — донесся затухающий голос. — Трудно точно сориентироваться во времени…
Как тогда, после исчезновения пришельца, Климов осторожно потрогал свой выпуклый стеклянный глаз, обвел взглядом весь подвал — трубы, стояки, железный верстак с чайником. Нет, ничего глаз не видел. Но что-то было в нем, чувствовалось. Или это от постоянных мыслей о глазе? Известное дело, думы-то что хошь утяжелят. Походил по подвалу, заглянул в темень под трубой, где была насквозь проржавевшая железная дверь. Он не видел ее, но будто и видел всю, до последнего ржавого гвоздя. Мусор валялся возле двери, ящики какие-то, чемодан с заветным слесарным дефицитом, две пустые бутылки.
«Эге, — подумал Климов, — да это я? никакого фонаря не надо!» И впервые всерьез подумал о золоте. Вдруг и вправду оно там? Вдруг найдется? Что тогда делать-то?..
Загремел замок у входа, и в подвал скатился Ефим, раскрасневшийся, оживленный то ли от мороза, то ли перехватил где для затравки. А может, и от нетерпения дорваться до золотишка. Видел Климов, не раз видел, как менялись люди, разевавшие рот на большие деньги.
— Ну что, дед, надыбал золотишко?
— Что значит «надыбал»? Заперто же.
— Так ты сквозь стены видишь.
Климов промолчал. Не видел он сквозь стены и побаивался, что за той ржавой дверью, может, все обвалилось и нет никакого хода. Что-то он заранее знал, а о чем-то понятия не имел, такую уж ему способность дали, выборочную. Но говорить об этом пе стал. Пускай себе верит, так-то надежнее.
— А я вот мешок припас.
— Мешок?! — Неприятно резануло какое-то воспоминание. Мелькнуло смутное перед глазами: желтый свет фонаря, осыпающийся потолок, косая качающаяся подпора…
— Куда золото складывать? Не в карманы же. Рюкзак вот. — Ефим бросил на верстак здоровенный рюкзачище. — Сразу его брать или как?
— Ты будто в магазин собрался. Сперва найти надо.
— А говорил — знаешь.
— Знаю, что было. А есть ли, нет ли… Годов-то сколько прошло.
— Давай возьмем. Мало ли. Не переломимся…
В этот момент в дверь наверху забарабанили, и плачущий женский голос пропищал в дверную щель:
— Слеса-арь?! Тута ты? Трубу ведь прорвало, вода хлещет!..
— А, мать их так! — выругался Ефим. — Все у них не вовремя.
— Иди чини. Чего уж, подожду, — сказал Климов.
— А если меня нету? А если выпимши? А если ночь и я сплю? Могу я когда-нибудь отдохнуть?.. Ничего, тряпками замотают.
И он встал на четвереньки, пополз под трубу, волоча за собой тяжелую коробку аккумуляторного фонаря. Климов пополз следом. Уже когда увидел заветную ржавую дверь, вспомнил вдруг про свое пальто, которое после путешествий по подземельям превратится черт знает во что, подумал — не снять ли? — да вспомнил промозглую стужу погреба.
Ефим открыл дверь неожиданно легко, посветил в пустоту. За дверью был узкий лаз, упиравшийся в кирпичную кладку.
— Давай ты первый.
Низко пригнувшись, Климов протиснулся в проем двери и оказался в коридоре, сверху, с боков и снизу выложенном кирпичной кладкой. В нем было чисто, ни грязи, ни пыли, ни застоялой плесени, даже не верилось, что целых, полвека здесь никто не ходил, не подметал. Обернулся к Ефиму.
— Был тут?
— Был.
— Один?
— А чего?..
Вот и он тогда, полвека назад, был такой же лопух. А чего, думал, сделается — никого же нет. В привидения не верил, людей встретить не ожидал, — какие могли быть люди там, куда он первый залез?
Прошлое нахлынуло на него с небывалой ясностью. Будто он молодой, самоуверенный, как прежде сгорающий от любопытства идет по проходу. Хочет вернуться, но опять делает шаг вперед и еще, и еще. Думает о ловушках, вглядывается в пол под ногами, но все идет. Вот и череп пялится на него черными глазницами…
Череп?! Сразу ударило в жар. Значит, близко?!
Оглянулся. Ефим стоял почти вплотную, таращился на череп.
— Чего это?
— Неужто не видел, когда ходил?
— Н-не видел. А-а кто это?