Сокол и цветок
Шрифт:
– Выпейте все, сэр!
Фолкон осушил фляжку; боль немного притупилась.
– Пошлите вперед гонцов предупредить мою госпожу, – с трудом выговорил он: язык почему-то отказывался повиноваться.
Гауэр помог хозяину сесть на коня, но удержаться в седле оказалось нелегко. Каждый толчок, казалось, вызывал к жизни новые муки, словно языки пламени жадно лизали плечо. Фолкон был слишком измучен, чтобы отдавать приказы. Все, о чем он просил Бога, чтобы дал достаточно силы самостоятельно войти в замок Галуэй: не хотелось пугать Джезмин – та обезумеет, если увидит,
В Оранморе Фолкон с трудом удержался от искушения скатиться на траву и отдохнуть – сильно тошнило и перед глазами все вертелось. Небо на горизонте слегка посветлело, когда всадники спешились во дворе замка Галуэй. Гауэр подхватил обмякшее тело господина. Фолкон почти терял сознание, но в этот момент почувствовал, как кто-то подставил плечо с другого боку, и, приоткрыв глаза, увидел Джезмин в ночном одеянии из красного бархата; прекрасные волосы рассыпались по плечам. Они почти втащили Фолкона в зал. Он нашел силы растянуть губы в улыбке.
– Красный – хороший цвет... кровь не видна...
И осел на пол, сползая вдоль каменной стены, но Жервез ринулся к нему, чтобы поднять и уложить в постель. Фолкон закрыл глаза. Он в безопасности. Любимая исцелит его рану.
Глава 38
В горле Джезмин стоял горький ком, не давая вздохнуть. Лежа на широкой постели, Фолкон выглядел таким юным и уязвимым! К этому времени она успела узнать о лечебных свойствах трав не меньше Эстеллы и настояла на том, что будет сама ухаживать за мужем. Джезмин дни и ночи проводила у постели раненого и спала, лишь стоя на коленях около мужа, когда ее усталая головка сама опускалась на подушку. Однако, как только опасность миновала и лихорадка улеглась, она больше не приходила, предоставив Уильяму, Жервезу и даже Мэрфи развлекать Фолкона во время выздоровления. Наконец Фолкон не выдержал и послал за ней Жервеза. Тот нашел Джезмин в детской, занятой игрой с близнецами.
– Миледи, Фолкон так несчастен... просит, чтобы вы пришли к нему.
Джезмин, прикусив губу, подняла юбки и последовала за верным оруженосцем.
– Ну, сэр, вижу, вы занимаетесь любимым делом.– Фолкон вопросительно поднял бровь.– Отдаете приказы, – сухо пояснила она.
Фолкон многозначительно показал глазами на дверь, и Жервез ретировался, оставив их наедине.
– Джезмин, почему ты избегаешь меня? Чем я тебя обидел?
– Слишком много дел. Я совсем детей забросила. У меня нет времени развлекать тебя, пусть уж другие этим займутся, – небрежно бросила Джезмин.
Выражение боли появилось на лице Фолкона.
– Подойди сюда, – тихо попросил он. Джезмин нерешительно приблизилась к постели.
Удивительно сильная рука потянула ее вниз, заставив сесть на край.
– Взгляни на меня, Джезмин.
Она медленно подняла на него глаза, но горло так сильно сдавило, что говорить она не могла.
– Слишком многое было между нами – любовь, ненависть, назови как хочешь это безумное буйное чувство, сжигающее меня с первой встречи, так что, пожалуйста, не проси, чтобы я поверил этому притворному безразличию.
И тут Джезмин не выдержала – все слезы и страхи вырвались наружу, словно прорвавшая плотину вода. Она намеренно старалась уйти в себя, держаться подальше от мужа – только так можно вынести боль разлуки, предчувствие беды, ужас смерти.
Фолкон прижал жену к туго перебинтованной груди, нежно гладил ее волосы, пока та не выплакалась. Поразительно мягким голосом, совсем не похожим на тот, каким он обычно отдавал приказы, де Берг сказал:
– Ты ведь позволила Фезеру летать в саду, несмотря на ворон и ястребов, которые могут в любую минуту его разорвать.– Он пальцем смахнул слезы с ее щек.– И, говорят, выпустила Шанну в лес.
Джезмин показалось, что он хочет сменить тему, но она все же начала оправдываться:
– Было бы жестоким держать их и дальше в клетках. Это дикие создания, и в неволе их жизнь стала бы невыносимой. Я и не собиралась их приручать. Пусть живут, как хотят, и если какой-то враг сократит это существование, значит, так суждено.
– Совершенно верно, – кивнул Фолкон. Джезмин подняла на него мокрые глаза.– Мы должны жить полной жизнью, дорогая. До последней минуты.
Джезмин против воли рассмеялась сквозь слезы.
– Хочешь сказать, ты слишком дик, чтобы стать ручным и сидеть в клетке, Фолкон де Берг?
– Именно, – подтвердил он, притягивая жену к себе, так что она почти легла на него.
– Видишь? Это одна из причин, почему я старалась держаться подальше. Твоя похоть поистине не знает границ. Смотри, рана может опять открыться.
– Сама знаешь, есть и другие способы, другие вещи, которые мы могли бы попробовать, – искушал Фолкон.
– А тебе прекрасно известно, что ты этим не удовольствуешься! – съязвила Джезмин и, вспыхнув, добавила:– Как, впрочем, и я...
Фолкон уже успел обнажить ее груди.
– Если я не сумею дать тебе наслаждение, значит, заслуживаю смерти, – прошептал он между поцелуями.– Ляг со мной. Как по-твоему, многие ли женщины могут похвастаться тем, что убили мужа любовью?
– Фолкон! – запротестовала она, уже готовая сдаться. Он откинул покрывало, чтобы показать, насколько готов к любовному поединку.
– Сядешь на меня верхом, – предложил он.
– Ты недостаточно окреп.
– Я сильнее тебя, – принял вызов Фолкон, и Джезмин ощутила, как слабеют колени.
– Но тебе будет больно, – лишь для порядка отбивалась она.
– Мне уже больно.– Ствол могучего отростка набух кровью и пульсировал.– Исцели меня, – прошептал Фолкон, и Джезмин потеряла голову.
Эстелла призналась Джезмин и Фолкону, что Уильям де Берг никогда не оправится. Иногда у него шла кровь ртом, и, что бы ни предпринималось для излечения, жить ему оставалось не больше года.
Этим летом в Галуэй постоянно прибывали люди Уильяма, уцелевшие во время резни. Как только ирландцы смирились с вторжением де Бергов, Фолкон предложил обучать их воинскому искусству и даже произнес речь перед обитателями замка и горожанами: