Сокол Ясный
Шрифт:
– Пойдешь за него? – Годоня шутливо подтолкнул Младину.
– За Ярилиного брата чего же не пойти? – Младина улыбнулась, едва понимая, о чем ее спросили и что она ответила.
В ней снова проснулись те странные ощущения, пережитые в роще. Откуда-то она знала, что не бабкин заговор помог, а платок, который она принесла: вода, которой она коснулась, стала мертвой водой, той самой, которая бьет из источника в Нави и обладает способностью заживлять все раны, даже приращивать назад отрубленные руки и ноги… Только не каждый волхв может до того источника добраться, а к ней мертвая
Данемил в это время обернулся и взглянул на нее. Она попыталась улыбнуться, и он сделал было шаг, будто хотел подойти, но тут еще какие-то молодые мужики налетели на него, стали обнимать за плечи и тянуть наружу, где народ уже плясал на площадке, с топотом и присвистом.
– Пойдем, а то все веселье пропустим! – Приободрившийся Годоня натянул наконец рубаху, опоясался, накинул на плечи свиту и потянул Младину наружу.
– Подожди! – Она уперлась ногами в землю и сама вцепилась в брата. – Ты ведь знаешь, каким случаем те двое погибли?
– Какие двое? – нахмурился Годоня.
– Ну, которые из леса не воротились. Один Леденичей, второй Руденичей.
– А… Знаю. А тебе чего? – ревниво осведомился Годоня, привыкший оберегать тайны лесного братства от посторонних, тем более женщин.
– А вы… вы уверены… что им… особенно Зимнику… ну, никто умереть не помог? – решилась Младина, знавшая, что парню не понравится поклеп на его братьев-волков.
– Да мы сами уж пытались сыскать, нет ли на ком вины, – ответил Годоня, воровато оглянувшись, не слышит ли кто. – Данята сам уж из тех четверых, кто с Зимником на медведя в тот раз ходил, чуть все кости не вытряс, да ничего не нашел.
– А кто это был? – тоже оглянувшись украдкой, шепнула Младина. – Эти четверо?
– Воронец из Бебряков, Осока да Новиша из Домобожичей, да их Вьялко.
– Хорошо, – отозвалась Младина, отметив, что Травеня в тот день и близко не было. Хотя чего хорошего – невидимое пятно крови и обвинение в убийстве остаются без объяснений. – А я вот еще… Как ваши ту делянку нашли, ну, из-за которой свара вышла?
– Да мы и нашли! Мы с парнями! Еще осенью, когда ходили берлоги смотреть, чтобы зимой, значит, взять «соседушку». А кто-то из парней и говорит: вот, дескать место хорошее под пал.
– А кто это сказал?
– Не помню.
– Не… Травень?
– Может, и он. – Годоня подумал и пожал плечами. – Вроде он был с нами в тот раз… а может, в другой. Не помню я, давно же было… Нас человек шесть тогда ходило, всех не упомню.
Младина вздохнула. Так не разберешь, хоть в воду гляди! Уметь бы еще…
– А ты почему про Травеня спрашивала? – Годоня пытливо взглянул на нее. – У вас, девок, одна дурь на уме!
– Нипоче… – начала было Младина, но сообразила, что глупо скрывать важные вещи от старшего брата. – Сам посуди: кому больше всех надо, чтобы Веснавке жениха не хватило? Или не примечал, что он возле нее так и вьется?
– Нос у него не дорос! – грубо и зло выразился Годоня. – Много парней у Леденичей, всех только Мара изведет, чтобы ему до Веснавки добраться! Но я и сам уже на него думал, собаку рыжую! Вот я на Ярилиных днях погляжу за ним – увижу рядом с ней, руки-ноги повыдергаю!
И он потянул ее к шумной толпе. Младина пошла за ним, но люди вдруг снова показались ей серыми тенями, сквозь которые она может пройти, как сквозь дым…
Глава 4
Однажды, вернувшись домой с льнища последней, Младина застала сестер в большом возбуждении.
– Угляна приходила! – воскликнула Капелица, выскочив ей навстречу. – Сказала, что ты завтра пойдешь! Одна! А мы после тебя, все сразу!
– Угляна приходила? – повторила Младина. – Что я пойду… одна? Куда пойду?
– Да! – подтвердила и Домашка. – Что ты одна, первой, а все прочие после тебя на другой день!
– Но почему я одна?
– У Угляны и спросишь! – с некоторой язвительностью отозвалась Домашка, слегка обиженная тем, что младшую сестру так выделили из всех.
– Ой, страшно небось, да? – Не такая вредная Капелица схватила Младину за руку. – И с сестрами-то страшно, а одной… я бы умерла!
– Но почему я должна идти одна? – Младина подошла к матери. – Угляна тебе не говорила?
– Не говорила. – Соловушка покачала головой, тут же отведя глаза.
Но Младина видела, что мать все же знает ответ. И взгляд, которым они обменялись с Муравицей, это подтверждал.
Они знают. Но не хотят сказать.
– Умна ты и ловка, не в пример сестрам! – Муравица улыбнулась и потрепала ее по плечу. – Одна справишься, вот она и решила. Не бойся. Никому там ничего худого не делалось, а тебе и подавно.
– Но почему мне – и подавно?
Мать и тетка опять переглянулись.
– Потому! – отрезала Муравица. – Может, как раз завтра все и узнаешь.
И опять выразительно посмотрела на мать. Та вздохнула и опустила глаза.
Остаток дня Младина не знала покоя, а Муравица отогнала всех от нее, велев не приставать и дать подготовиться в походу в лес. Ибо Младине, по указанию Угляны, не далее как в ближайшие сутки предстояло одно из важнейших событий в жизни девушки перед замужеством – «поход в лес», то есть посвящение в невесты. На Сеже оно проходило в неделю Вешних Дедов, чтобы на следующих за этим Ярилиных праздниках посвященная была принята в круг невест. Иной раз уже на Купалу новоиспеченная невеста переходила в жены, иной раз ждала до осени, если между родами было уговорено играть свадьбы после уборки урожая. На Купалу парни уводили невест, если как раз некому было жать и срочно требовались женские рабочие руки.
Но о том, что будет после посвящения, то есть о женихах и свадьбах, Младине сейчас не думалось. Почему она должна идти отдельно от сестер – ее ждет нечто особенное? Родов много, а волхвита единственная, поэтому будущие невесты каждого рода приходили к ней всем скопом, иначе за седмицу Вешних Дедов не успеть. И если ей велено прийти одной, не значит ли это, что ее ждет иная участь, не та, что остальных? Теперь Младина уже не могла закрывать глаза на то, что с ней происходит нечто необычное. Почему она стала видеть, слышать, чувствовать столько такого, о чем другие не подозревают? И, наверное, Угляна знает, что с ней происходит.