Сокровища Аттилы
Шрифт:
— Рабы всегда нужны.
Карабур опять встрял в разговор, хвастливо крикнул, что завтра они продадут сарматам много рабов — римлян и даков. Гунны недаром говорят: самая шумная река — мелкая. Взбешенный Чегелай велел неумному родичу немедленно отправляться в сотню и до самого вечера не открывать рта. А чтобы проверить, как тот выполнит его повеление, послал с ним Безносого. Когда обиженный сотник удалился, Чегелай сказал Абе—Аку:
— Завтра отправлюсь на охоту. Мои дозоры видели в здешних лесах много оленей. Не желаешь ли присоединиться?
Абе—Ак пожелал, ибо отказаться означало обидеть. Чегелай спросил, уцелела ли бывшая столица даков
— Три дня пути от Потаисса. Сармизегутта сейчас в развалинах. Разрушили вандалы.
— Хай! — не скрыл своей досады Чегелай. — И дворец царя разрушен?
— Да. Вандалы искали сокровища. Я слыхал, что у царя даков их было несметное количество.
При последних словах сармата Чегелай едва не подавился куском сочного мяса, спросил, нашли ли вандалы то, что искали.
— Скорей всего нет. Люди бы знали. Вождь вандалов Гейзерих, говорят, хотел завладеть золотым троном дакийских царей. А когда это ему не удалось, он в ярости разметал и сжег Сармизегутту.
Чегелай чуть не подавился вторично. Глаза его налились кровью. О благословенный Тэнгри, указавший путь, ослепительны твои деяния!
К костру подошел Дзивулл, доложил, что прибыли декурионы Потаисса. Неподалеку лежали два плоских камня. Телохранители подтащили их поближе, накрыли кошмой. Чегелай и Абе—Ак уселись. Явились важные декурионы, десять человек, в белых плащах, отороченных понизу алой каймой. Вперед выступил седой грузный римлянин всаднического сословия [29], на что указывала серебряная пластинка с изображением всадника, висевшая у него на груди. Он назвался Альбием Максимом. К ногам Чегелая сложили подарки: амфору с вином, шелковые рубашки, серебряную чашу, наполненную монетами. Альбий Максим напомнил, что между римлянами и гуннами заключен вечный мир и что в Потаиссе много римлян. В словах декуриона была лишь доля правды. Рим давно не владеет Дакией, он ослабел и ему ли помнить о потомках бывших его граждан, живущих вне отечества и даже не занесенных в императорские списки. Чегелай ответил, что знает о мире и не причинит римским гражданам ни малейшего зла. Он тоже не кривил душой.
— Судьбу Потаисса отныне будет решать бог гуннов Тэнгри! — В знак клятвы тысячник поднял правую раскрытую ладонь и покачал ею.
3
Во исполнение клятвы, данной Чегелаем, десять его сотен, как десять остервенелых от зимней бескормицы волчьих стай, окружили мирно спящий городок, утопающий в садах. У каждого воина за спиной был закреплен тюк хвороста. Кроме того, были приготовлены пять перекидных мостков из плотно сбитых жердей.
На северо–востоке взошла яркая зеленоватая звезда — предвестница утра. Потянул по равнине свежий ветерок, и на травы начала обильно ложиться роса. По знаку Чегелая Тюргеш трижды ударил тупым концом дротика в бронзовый щит. Сигнал подхватили в сотнях. Разом вспыхнуло множество факелов. Тысяча здоровенных глоток одновременно издала воинственный клич: «Хар–ра!» И черный поток всадников хлынул ко рву.
Гунны привычны брать города. Вот сброшены в ров тюки хвороста. На них упали жердевые мостки. Дробно простучали копыта по плитам старой Римской дороги. Гуннам не было нужды выламывать ворота. Всадники, подобно крылатым демонам, взлетели на вал. Ночная городская стража была изрублена в одно мгновение.
Сотня Дзивулла, не замедляя скорости, пронеслась к площади в центре Потаисса. Возле нее в роскошной вилле жил декурион Альбий Максим, самый богатый человек в городе. Вел сотню раб декуриона, согласившийся показать дом богача.
Мелькали черные переулки. Возбужденно лаяли за заборами сторожевые псы. На соседних улицах призывно перекликались гунны. На окраинах уже горели дома, там слышались лязг мечей и предсмертные вопли горожан. Огненные отблески пожаров смешивались с пламенем горящих факелов. Гунны врывались в дома, рубили женщин, стариков. Грудных младенцев резали в колыбелях. По улицам метались полуодетые горожане. Их настигали стрелы и клинки. Где–то пронзительно кричала женщина. Сильный голос Чегелая прогремел:
— Во славу Тэнгри!
Множество свирепых голосов радостно откликнулось:
— Во славу! Во славу!
Перед мордой жеребца Безносого неожиданно возник длинноволосый человек в распахнутом плаще. Держа перед собой большой крест, он что–то молитвенно выкрикивал, ослепленный блеском факела. Жеребец, взвизгнув, налетел на него грудью, сбил с ног. Безносый выхватил из рук падающего Христианина крест, жадно вгляделся: крест был тяжел и желт, с фигуркой голого распятого человека. Юргут сунул его в походную сумку — не помещается, заметил цепочку, свисающую с основания креста, протиснул в нее голову и с золотым распятием, болтающимся на груди, поскакал дальше, держа в поле зрения Чегелая. Но возле того бдительно озирались телохранители.
Подскакали к дому Максима. Бревном выбили ворота. Во дворе навстречу гуннам метнулись вооруженные мечами люди. Их смели. В дверном проеме появился сам дородный Альбий Максим в белой тоге, поднял над головой руки, выкрикивая проклятия гнусным обманщикам–гуннам. Меч Безносого вошел в толстый живот римлянина, как нож в масло. Владелец виллы упал. Безносый ворвался в дом первым. Скорей! Внутри богатейшая утварь, серебряные кубки, сундуки и лари, набитые всяческим добром! Жаль, раб сказал, что крыша дома не золотая, а свинцовая. Безносый ворвался в атрий [30] и сразу уловил запах разгоряченного женского тела. Впереди мелькнуло длинное белое платье. Безносый бросился за убегавшей женщиной. Оказались в небольшом помещении, кажется спальне. Слабо горел светильник, виднелась смятая постель. Молодая женщина притаилась в углу. В атрии слышался топот ног, крики Тюргеша:
— Обыскать помещения! Никого не оставлять в живых! Во славу Тэнгри!
На глаза Безносого попался тяжелый мраморный столик с флаконами, баночками, бронзовым зеркальцем, наспех брошенными украшениями. Юргут подтащил столик к двери, припер. В дверь снаружи ударили сапогом, налегли плечом. Юргут проревел:
— Хай, все, что здесь, — моя добыча!
Но в дверь продолжали колотить, она подалась. Безносый встал на пороге, глаза его были безумны, обрубки ноздрей зловеще шевелились. От него отступились.
Всю ночь Юргут провел в спальне, то яростно вминая молодую податливую женщину в постель, то исступленно лаская. Так ведут себя сильные самцы–верблюды во время гона. Женщина, вначале обомлевшая от испуга, скоро пришла в себя и, видя, что ее жизни ничто не угрожает, перестала дичиться, уступила гунну и даже робко отзывалась на его ласки. Безносый почувствовал к ней нежность. Она оказалась дочерью антского князя Божа, убитого готами Винитария, была захвачена ими в плен. Готы продали ее купцам, а у купцов ее купил Альбий Максим. Славянку звали Ладой, она знала немного гуннских слов, а Юргут, будучи гонцом, бывал у антов. Знала Лада и латинский язык, так что она и Безносый понимали друг друга.