Сокровища короля
Шрифт:
– Да ну, брось. Наверняка кого-то подозреваешь.
– Подозрения – это еще не факты. – Николас пожал плечами и уткнулся взглядом в два свитка пергамента на столе. – И, пока у меня нет точных сведений, я не стану никого подозревать.
Гишар одобрительно кивнул и почесал скулу. Потом глянул на жену.
– Сто марок – ничтожная сумма, не то что пятьсот, – заметил он без всякого выражения в голосе.
– Мертвого нельзя убить дважды, – таким же бесстрастным тоном отвечал ему Николас.
В светлой бороде Гишара сверкнула ледяная улыбка.
–
Мириэл разбудил вой шквального апрельского ветра, бьющегося в ставни спальни. Он гремел перегородками, тряс запоры, словно искал входа в затемненное помещение за закрытыми окнами.
Она села в кровати и унылым взглядом обвела комнату, стенами которой ограничивался ее мир последние три недели, пока она оправлялась после родов, едва не стоивших ей жизни. Большую часть времени она спала. Если заснуть не удавалось, она, чтобы забыться, принимала настой мака в вине, ибо ей нестерпимы были мысли, теснившиеся в ее голове, когда она не спала. Она просто не могла вынести свалившегося на нее несчастья. Николас погиб, их дитя умерщвлено. И хотя она знала, что ребенка у нее отняли, кровь на подкладках у нее между ног служила ей непрестанным укором.
Два дня назад она попросила Элфвен влить ей в вино смертельную дозу снотворного, так, чтобы уснуть и не проснуться. Потрясенная девушка разрыдалась, но не вняла ее мольбам. О просьбе Мириэл было доложено, и надзор за ней усилился. Теперь ее не оставляли одну даже на минуту. Домочадцы опасались, что она либо повесится на простыне, либо опрокинет жаровню и подожжет комнату. Эти мысли часто приходили в голову Мириэл, но оба способа она отвергла, сочтя их ненадежными. Они были чреваты новыми страданиями и не гарантировали мгновенной смерти. Умереть во сне было бы куда проще и спокойнее.
Сейчас она была одна, но знала, что ее одиночество продлится недолго. Либо Элфвен появится, либо Роберт, либо одна из женщин, которых наняли ухаживать за ней. Мириэл протянула руку к чаше на столике у изголовья кровати. Она оказалась пуста. Лишь липкий осадок на дне источал дразнящий запах зелья, которое даровало бы ей забытье. Она с тоской облизнула губы, испытывая тошноту и омерзение.
С лестницы донеслись шаги двух пар ног. Потом послышался звонкий голос болтушки Элфвен. Мириэл откинулась на спину и закрыла глаза. Гостей ей принимать не хотелось.
Дверь отворилась. Хоть глаза ее и были закрыты, она все слышала. Щелчок задвижки, знакомый скрежет цепляющегося за пол дерева, скрип петель.
– Ну, конечно, она спит, – сказала Элфвен.
– Так разбуди, – потребовала Элис Лин не терпящим возражений тоном. – Я пустилась в такую даль не для того, чтобы слушать ее сопение. А воздух-то какой! В такой комнате и здоровый заболеет. Немедленно открыть ставни!
– Но свет будет ее беспокоить!
– Ха, ну и пусть. Или она собралась лежать тут, как червяк в капусте, до скончания жизни?
Мириэл, пребывавшая в состоянии болезненного безразличия, невольно возмутилась. Открыв глаза, она неловко приподнялась
– Так-то лучше, – буркнула старушка, одобрительно прищелкнув языком. Она отвернулась от окна и, опираясь на свою клюку, заковыляла к кровати Мириэл. Молодая женщина, ослепленная ярким светом, жмурясь, смотрела на нее.
– Я знала, что ты не спишь, – заявила Элис, усаживаясь на скамью возле кровати.
– Зачем вы пришли? – неприветливо спросила Мириэл.
Отнюдь не смущенная недружелюбным приемом, Элис улыбнулась:
– Элфвен сказала своей матери, что беспокоится за тебя, а та сообщила мне. Рассказала, что у тебя были тяжелые роды, ты потеряла ребенка и теперь отказываешься вставать с постели.
– Это не твоего ума дело, – обругала Мириэл служанку, свирепо глянув на нее. Девушка в испуге всплеснула руками.
– Я создавала свое ткацкое производство не для того, чтобы ты загубила его, – вспылила старушка. – Продала тебе мастерские только потому, что ты пришлась мне по душе. Я считала тебя сильной и закаленной, как сталь, думала, ты способна противостоять ударам судьбы. А ты теперь тут лежишь, симулируя недомогание, и жалеешь себя, а надо заново строить свою жизнь.
Мириэл еще выше подняла спину и прислонилась к подушкам. Ее распирал гнев.
– Если б вам было хоть что-нибудь известно о моей жизни, вы не посмели бы прийти сюда со своими назиданиями, – с жаром ответила она. – Мой ребенок умер, мое существование хуже смерти. Что в сравнении с этим ваши жалкие ткацкие мастерские? Полное ничтожество. Попридержите свои наставления для монахов. Я в них не нуждаюсь.
Элис приосанилась, готовясь дать бой.
– Мне достаточно известно о твоей жизни, – злобно зашипела она. – Господи, да свою-то жизнь я уже почти прожила, и со мной, между прочим, никто не носился, как с тобой. Думаешь, я валялась в постели, упиваясь жалостью к себе, когда умирали мои дети или когда я сама болела после тяжелых родов? Мне, моя дорогая, не было дозволено такой роскоши. На мне лежала ответственность за людей. Если я не продам сукно, моим ткачам будет нечего есть. А это несравнимо серьезнее, чем младенец, который никогда не узнает мук голода, или переживания девицы, которая предпочитает отвернуться к стене и забыть про свои обязанности.
Элфвен подала Элис чашу с вином. Девушка кусала губы, напуганная скандалом, который нечаянно возник из-за нее.
Лишенная дара речи, Мириэл лишь смотрела на старушку. Слова Элис подействовали на нее столь же отрезвляюще, как вылитое на голову ведро ледяной воды. Проклятая карга, в гневе думала Мириэл, со стыдом сознавая, что в жестоких словах Элис есть немалая доля истины.
Элис осушила чашу с вином, от которого ее восковые щеки тотчас же стали розовыми, словно райские яблочки.