Сокровища любви
Шрифт:
— Тише-тише, успокойся, — тихо произнесла София, стараясь угомонить девочку. — Знаешь, в гневе люди способны сказать все что угодно, совсем не то, что они думают. Вот и твой отец не исключение. Никто из нас не ангел. В жизни надо учиться сдерживать себя и быть терпимым к другим. А что касается твоих волос, то они изумительные. Запомни, у тебя прекрасные волосы. Когда ты вырастешь, ты сама это поймешь и будешь гордиться своими волосами.
— Ты в этом уверена? — с сомнением спросила Айрин.
— Я тебе никогда не лгу, моя дорогая девочка.
Айрин облегченно вздохнула.
—
Взяв аптечку, София поднялась.
— А сейчас я спущусь к твоему отцу и все улажу. Я не хочу, чтобы между вами осталось непонимание.
Айрин опустила глаза, стараясь скрыть грусть. Слишком поздно, решила она, слыша, как София спускается по лестнице. В их отношениях с отцом уже давно была трещина — наверное, со дня ее рождения. Но почему она возникла, Айрин не могла понять. Будучи ребенком, она считала, что причина крылась в ее рыжих волосах. Айрин казалось, что при одном виде ее огненных волос отец впадал в ярость.
Войдя в кабинет, София тихо вскрикнула, увидев мужа сидящим глубоко в кресле у камина с откинутой назад головой.
— Эдмунд! Ты болен, — воскликнула она. Бросившись к нему, она приложила руку к его лбу и испугалась: лоб был горячим, как раскаленная плита. — Ты наверняка простудился. Давай я отведу тебя в постель.
Он отстранил ее руку, словно не слыша ее слов.
— Айрин следует отправить в интернат, — сказал он тоном, не терпящим возражений.
София поняла, что это окончательное решение.
— Ты ее разбаловала. С самых первых шагов, как только она начала говорить, эта девчонка просто невыносима. Она из тех, о ком говорят: «Палец в рот не клади — откусит всю руку». Ты тоже отчасти виновата в том, что она перестала слушаться гувернантку, не говоря уже обо мне, — с возмущением говорил он. София отошла в сторону, не в состоянии слушать его злобные выпады против дочери. — Как только ты появилась в этом доме, — продолжал он, — мои старания выбить из ее головы все глупости, побороть ее упрямство пошли насмарку. А теперь еще эти дурацкие переодевания! Ты ей во всем потакаешь. И сегодня я был свидетелем твоего попустительства. Я потрясен твоим легкомыслием.
— Ты слишком строго судишь дочь, Эдмунд. Все дети обожают переодевания и маскарады. Это просто игра.
Эдмунд вскочил с кресла. Его гнев еще больше подогревался высокой температурой. У него болело все тело, жгло в горле.
— Игра? На ней было несколько дорогих браслетов и ожерелье, которые я тебе подарил. Вот так ты относишься к моим подаркам? Они ничего для тебя не значат? Это простые побрякушки? Кажется, я переоценил твой ум. О чувстве ответственности я даже не говорю. Думаю, тебе больше подходит роль подружки моей дочери, чем моей жены.
Почувствовав, что он сейчас ее оттолкнет, София преградила ему дорогу, раскрасневшись от возмущения.
— У меня самой не было детства, Эдмунд. Я была под неусыпным надзором нянек и гувернанток, редко видела родителей. Что в том дурного, что мне захотелось немного «впасть в детство», поиграть с Айрин, почувствовать себя на короткое время ребенком? Я тебе должна серьезно заявить, что
Муж пристально посмотрел на нее.
— Видит Бог, я бы очень хотел, чтобы она была твоим ребенком, плоть от плоти, — ответил он, глядя на нее тяжелым взором. — Но она не твоя родная дочь, и твои слова ничего не значат. Я собираюсь определить Айрин в частный пансион и как можно скорее.
— Нет! — воскликнула София. Это был крик души. Она бросилась к двери, пытаясь загородить ему дорогу. — У девочки было не так много радостей в жизни. Я это понимаю, как никто другой. Если ты лишишь ее моего внимания и ласки, то в своей будущей жизни она не научится отличать настоящую любовь от подделки. Ребенок должен жить в любви, а не в вечной строгости!
Его лицо, только что пылавшее нездоровым румянцем, вдруг побледнело, а в глазах засверкали грозные искры.
— Значит, по-вашему, я плохой отец? Как вы смеете, мадам, обвинять меня в этом? Не слишком ли много вы себе позволяете? А сейчас слушайте то, что я вам скажу. Чем скорее моя дочь избавится от вашего сентиментального сюсюканья, тем лучше будет для нее. А теперь дайте мне пройти в спальню, пока я еще могу ходить на своих ногах.
София иногда забывала о неприятных чертах своего мужа, хотя уже достаточно изучила его характер: Эдмунд не выносил ни малейшей критики в свой адрес.
— Умоляю тебя, Эдмунд, не ломай девочке жизнь. Мне с самого первого дня показалось, будто ты обвиняешь ее в смерти ее матери.
Это была последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Уже во второй раз за короткое время Эдмунд снова впал в бешенство. Набросившись на жену, он схватил ее за горло и стал так трясти, что у бедной Софии застучали зубы.
— Не смей мне больше говорить таких слов! То, что ты сказала, — совершеннейшая ложь. Ты несправедлива ко мне! Ты ничего не знаешь о моей жизни!
Выпустив ее наконец, он вышел из комнаты. Потрясенная очередной вспышкой гнева Эдмунда, София прислонилась к стене, прижав руку к горлу, которое еще болело от его мертвой хватки. Превозмогая обиду и боль, она пыталась найти извинения поведению мужа, понять причину злобы, но все яснее ощущала, что в их отношениях появилась трещина, которая все больше разрасталась, как в полуразбитой фарфоровой чашке. София чувствовала, как ее бьет холодный озноб. Чтобы не упасть, она ухватилась за спинку стула. Ей казалось, что воспоминания о ее безрадостном детстве и неудачном браке с первым мужем все сильнее погружают ее во мрак, из которого она пыталась найти выход в новом супружестве, но так и не нашла. Эдмунд был занят только собой, и ее жажда любви так и осталась неудовлетворенной. Схватившись за голову, она поняла всю тщетность своих иллюзий, сменившихся отчаянием и разочарованием.