Сокровища наместника
Шрифт:
– И все из-за воды?
– Нет, к воде многие привыкают. А вот зиму пережить трудновато. Холодно здесь, отопления нету.
– А как же вы?
– Мы угли в ведерке приносим. Поставишь под стол, и вроде ничего. А вот арестантам худо приходится.
– Ну, а те, кто не помирает от воды и холода, подолгу сидят? – осторожно осведомился Мартин, все еще лелея какую-то надежду.
– Не то чтобы долго, но – бессрочно. У нас в Углу других не держат. Угол – это Угол.
– А как насчет соломы, господин Борц?
– Я тебе не Борц, я друзьям Борц. Долбундину
– Очень даже понял, господин надзиратель, – ответил Мартин, верно выбирая тон.
– Молодец. Тогда первый совет – если будешь пить воду как есть, по осени тебя закопаем.
– А как же быть?
– Совет второй – поссы в нее, и пусть постоит полдня. Как даст осадок, можно пить. При такой воде полгода запросто вытянешь. Есть другой способ – для брезгливых. Просто взбивать палочкой – я тебе принесу, если захочешь. Когда гнилую воду долго взбиваешь, они пеной отходит и тоже дает осадок. И тоже полгода протянешь по-любому.
– А как же тот, который три года прожил?
– Молодец, арестант! – расплылся в улыбке Борц. – Все-то вы, ворюги, примечаете. Так вот, тот бросал в кувшин камешки. Вон от той стенки небольшие отламывал и бросал. Говорил, будто они гадость опрелую из воды вытягивают, вроде даже вкус меняется. Сам-то я не пробовал, поэтому только с его слов и передаю.
– Спасибо за совет, господин надзиратель. Этот способ получше других будет.
– Я тоже так думаю.
– Так как насчет соломы?
– Солому меняют раз в год осенью.
– Так ее здесь, считай, совсем нет, – указал рукой Мартин.
– Ну как же нет? Там она, у стенки. Ты ее в кучку собери, и будет тебе подушка. До осени и так дотянешь, одежку-то на тебе оставили, а других, бывает, в одних усах и бороде притаскивают, да еще крепко битыми. Так что тебе, считай, очень даже повезло. Соломы нет, зато и блох в ней не имеется. На южной стороне камеры потеплее, так там блохи арестантов до смерти заедают.
– А почему блох нету?
– Так ведь – свежо! Сам разве не чувствуешь? А зимой еще как свежо, все блохи разом вымерзают, сколько ни заводи. Вот так-то.
Видно было, что надзиратель соскучился по общению, и Мартин подумал, что он тут на этаже единственный узник.
– Здесь, наверное, мало арестантов, господин надзиратель?
– Почему же мало? С тобой пятнадцать будет.
– Стало быть, есть с кем поговорить?
– Да о чем говорить-то? Это ты пока свежий да здоровый говорить будешь, а потом… – надзиратель махнул рукой. – Ладно, располагайся пока. Привыкай. Сегодня жратвы тебе не будет, ты пока сам по себе, а уже завтра получишь баланду.
– На завтрак? – спросил наивный Мартин.
– На завтрак, обед и ужин. Здесь один раз кормят.
15
Прошел год, в котором у Мартина случилось мало чего хорошего.
Кое-как он освоился с местной водой, научившись улучшать ее с помощью камешков, и это работало, хотя первые три месяца его мучил понос.
Он научился, не морщась, есть баланду, которая часто напоминала вкусом воду от вымоченных старых ботинок. Правда, в ней было достаточно соли и обязательно лежал кусок хряща или жилы, и их можно было пожевать, размяв зубы. Однако основным калорийным блюдом был кусок хлеба – обычного крестьянского с добавлением проса. Его Мартин растягивал на весь день, создавая, таким образом, иллюзию трехразового питания.
Кое-что подбрасывал надзиратель Беренцборц, с которым Мартин научился ладить. Это оказалось совсем несложно, нужно было лишь вызвать его на разговор и слушать.
Надзиратель рассказывал о своем детстве, о жене и двух детях. Об этой службе, которая прямиком вела к ревматизму. А еще он принес Мартину свежей соломы – значительно раньше осени. И это было очень кстати, поскольку от холодного пола понос, вызванный гнилой водой, только усиливался. А так Мартин связал себе матрас, а потом даже крышку для отхожей ямы, и в его узилище появился какой-то уют.
А уж когда он связал из соломы ставню, которой, если забраться на балку, можно было закрыть окно, он почувствовал себя по-настоящему готовым к зиме и благополучно ее пережил, хотя несколько раз по утрам находил в кувшине кристаллики льда.
По совету того же Борца Мартин стал приучать себя цепляться за балку руками или ногами, выдумывая разные упражнения.
– Тебе надо разгонять кровь, парень. Так ты протянешь дольше.
– Ты всем даешь этот совет?
– Всем.
– И что, помогает?
– Не знаю. Если фильтровать воду кто-то пытается, то лезть на балку не хотят, поэтому мы их тут быстро выносим.
После того, как отношения Мартина с Борцем более-менее наладились, надзиратель стал интересоваться жизнью арестанта, выяснять, как он дошел до такой жизни. А когда Мартин начинал рассказывать, увлеченно его слушал, опершись подбородком в сложенные в раздаточном окошке руки.
Одним словом, к концу своего годичного пребывания Мартин уже хорошо ориентировался в тюремной обстановке, знал, сколько в замке этажей, примерное количество узников и количество лет, которое они здесь выдерживали. Перспективы были безрадостными, и он часто думал о побеге. Однако как тут сбежишь, если через единственное окошко можно выбраться только на отвесную стену на высоте пятого этажа. В Лиссабоне даже доходные дома не были такими высокими – только три этажа и чердак.
Вырваться через дверь ему тоже не светило, поскольку ее не открывали, пока не приходило время выносить узника вперед ногами. Но даже это не торопились делать сразу, случалось, тело валялось на соломе несколько дней, пока находили возможность его унести.
И все же, как и любого узника, мысли о побеге не покидали Мартина, и надзиратель Борц прекрасно это понимал, ведь он служил здесь более десяти лет.
– Смирись, парень, тоска изводит не хуже холеры. Цепляйся за балку, пересчитывай солому на полу, заготавливай для кувшина камешки. Ищи себе дело, и все будет в порядке, ведь снаружи жизнь не намного лучше.