Сокровища Перу
Шрифт:
Приезжий горячо пожимал руки своего товарища детства.
— Ты все узнаешь, Гармс, мы все расскажем тебе после, а пока скажи мне, жив ли твой господин… жива ли моя мать?..
— Да, они оба живут здесь, в этом доме!..
— Ну, слава Богу… но почему же они не живут в своем старом доме?
Гармс подавил вздох.
— Фирма Цургейден лопнула, — сообщил он, — дела пришлось ликвидировать, и, чтобы заплатить все долги, пришлось продать даже старый дом!
— Так у дяди ничего не осталось! Но чем же он теперь живет? На что содержит мать?
— Прости меня, Бенно: они живут теперь на твои деньги… но я знаю, у тебя доброе сердце, ты этих денег не пожалеешь для них…
— На мои деньги? Что ты говоришь, Гармс?
— Ну да, ведь ты знаешь, что я завещал тебе все, что имею, ну, значит, все это твое… а теперь вышел вдруг такой случай… ну, что…
— Ах, Гармс, Гармс! — воскликнул Бенно. — Ведь это значит, что ты теперь и кормишь, и содержишь твоих прежних господ в своем доме, на свои заработанные деньги…
— Ш-ш! Не говори так… Слышишь, господин сенатор сейчас отворил свою дверь, он услыхал, что здесь говорят, а он не любит, чтобы посторонние входили в дом!
— Гармс! Пойди сюда! — крикнул сенатор.
— Иду-с! — отозвался старик, поспешно сбрасывая белый фартук и на ходу приглаживая волосы и оправляя одежду.
— Я его подготовлю к встрече: ведь с тех пор, как случилось это несчастье, господин сенатор ни разу ни с кем не говорил…
— Нет, я пойду наверх… я не могу долее дожидаться здесь, — сказал отец Бенно, — я хочу видеть брата!
— Отец… конечно, он перед тобой виноват… но теперь, когда его постигло такое несчастье… пощади его!.. Прошу тебя, отец, пощади!
Теодор Цургейден не успел ничего ответить, так как в дверях показался в этот момент сенатор. Но не только брат, а даже Бенно с трудом мог признать в этом хилом, дряхлом старике грозного и мрачного сенатора Цургейдена. Он хотел что-то сказать, но с дрожащих губ его не сорвалось ни звука.
Младший брат подошел к нему с протянутой рукой, чувство невыразимой жалости сжало его сердце при виде брата в таком положении.
— Иоханнес! Бедный брат, как грустно, что нам пришлось встретиться с тобой в таких условиях… но не горюй, теперь все снова поправится… Мне там везло… на золотых приисках я приобрел большое состояние… и, как видишь, поспел сюда как раз вовремя, чтобы здесь все привести в порядок. Наше родовое гнездо я приобрету завтра же обратно, я не оставлю его ни часа лишнего в чужих руках… а твою фирму мы снова возобновим… и пусть все, что было горького и печального, будет забыто!
Сенатор выслушал все это, но не с радостным и счастливым видом, а точно чем-то пришибленный.
— Так ты теперь богат, Теодор? Ты желаешь мне помочь?..
— Ну, да, конечно… но вот смотри, здесь Бенно, разве ты не хочешь поздороваться с ним?
Сенатор как бы машинально поздоровался с Бенно.
— Садись, мальчик, господин Нидербергер писал мне тогда… условия оказались скверные… ну, мы придумаем теперь что-нибудь более подходящее для тебя… Послушай, Теодор… ведь то было недоразумение… То, что я тогда сказал тебе… я… я…
— Оставь это, Иоханнес, лучше будем думать о том, как хорошо все будет теперь… как все устроится к общему нашему благополучию!
— Да… да… я постараюсь… но это свидание… оно слишком взволновало меня… Гармс, где же ты? — И тяжело опираясь на руку старого слуги, он направился к двери, но вдруг остановился и оглянулся назад.
— Так ты, Теодор, в самом деле хочешь восстановить фирму Цургейден? Да?..
— Да! Конечно! А вот эту собаку я привез тебе в подарок, Иоханнес, ведь ты всегда особенно любил борзых… не правда ли?
— Ах… ты и это не забыл!..
— Конечно, после я расскажу тебе его историю… Плутон, поди сюда! Вот твой новый господин!
— После!.. После!.. — прошептал чуть слышно сенатор, гладя дрожащей рукой голову красивой собаки. — Я тебя очень, очень благодарю, Теодор… я, право, не желал тогда зла… я хотел… у меня была хорошая цель… но прости, мне что-то нездоровится сегодня… Покойной ночи… я пойду к себе… лягу… Гармс позаботится, чтобы для тебя было все… Смотри, Гармс, чтобы господин Теодор Цургейден ни в чем не имел здесь недостатка!
— Слушаю-с, ваша милость! — ответил Гармс и осторожно повел своего господина вверх по лестнице, точно он и сейчас еще был все тот же богатый и важный господин, а не разорившийся бедняк, живущий в его доме и за его же счет.
Спустя несколько минут Гармс снова вернулся к приезжим и проводил господина Теодора Цургейдена в комнату его матери. Древняя старушка приняла его с распростертыми объятиями: слезы радости катились по ее бледному лицу.
Трудно сказать, что было сказано этими двумя столь долго тосковавшими друг по другу и столь долго считавшими друг друга безвозвратно погибшими, но только просидели они в этой задушевной беседе до самого утра.
Гармс и Бенно тоже долго беседовали между собой. Бенно рассказал ему о своих приключениях, и старик не раз за это время вздымал молитвенно руки к небу и даже вскакивал со стула.
Только под утро все заснули крепким сном, как это почти всегда бывает после ночи, проведенной без сна. Но около семи часов утра стук в наружную входную дверь дома разбудил старика Гармса.
Старик отворил двери, и его глазам предстало нечто такое, чего никто не ожидал. Какие-то люди, очевидно, рабочие, принесли мертвое тело сенатора Цургейдена. Эти люди нашли его, засыпанного снегом, мертвым на крыльце Цургейденского фамильного дома.
Каким образом все это случилось, никто не знал, но близкие его могли предположить, что неожиданно постигшее разорение подкосило его силы, разбило и телесно, и нравственно. А возвращение брата и это свидание с ним окончательно надломило силы старика. Он почувствовал себя до того униженным предложением брата прийти к нему на помощь, до того пристыженным при воспоминании о своем прежнем поведении по отношению к нему, что не мог долее оставаться дома, ему хотелось одиночества и полной тишины, он вышел на улицу. Но где ему было преклонить голову, где найти успокоение своей измученной душе в эту ночь, как не там, не у того дома, где некогда стояла его колыбель, где он столько лет прожил всеми уважаемым и гордым властелином? Он почти бессознательно добрел до этого крыльца, но здесь силы оставили его, он опустился на ступеньки, присел отдохнуть, и тут смерть сразила его.