Сокровища поднебесной
Шрифт:
Я прокашлялся, чтобы прочистить горло, и сказал:
— Когда мы ехали сюда по Столбовой дороге, мне пришло в голову, что шары можно использовать совсем иначе, а не просто бросать их во врагов. Если я правильно понял, здесь, в горах, не бывает оползней и обвалов — как, скажем, на Памире — и местные горцы, очевидно, не боятся подобных происшествий?
Для разнообразия Баян не стал шамкать на меня зубами, а пристально посмотрел:
— Вы правы. Эти горы наверняка прочные, и что?
— А то, что если латунные шары тайком засунуть в тесные расщелины на высоких пиках вдоль обоих гребней над
— Ага! Придумал! — воскликнул Укуруй. — Сначала, Баян, ты заставишь вестников объявить то, что предложил мой царственный отец. Затем, словно тебе был дан приказ для полномасштабного нападения, ты отправишь все свои силы в живописную долину, в горах над которой заранее поместят шары huo-yao. Юэ решат, что ты лишился разума, и воспользуются этой возможностью. Они просочатся вниз из своих тайных укрытий, соберутся группами и приготовятся напасть со стороны монгольских флангов и тыла. А затем…
— Уважаемый ван! — буквально-таки взвыл орлок. — Так может поступить лишь абсолютно безумный полководец! Мало того, что я заведу целых пять своих томанов — половину тука — во вражеское окружение. Так вы еще и хотите, чтобы я обрек пятьдесят тысяч своих людей на гибель во время опустошительного обвала! Что толку в том, что мы уничтожим воинов юэ и Юньнань покорится нам, если у нас не останется никого, кто бы мог занять и удержать его?
— Гм, — еще раз произнес Укуруй. — Ну, наши войска, по крайней мере, будут ожидать обвала…
Орлок хранил презрительное молчание. В это время один из прислуживавших chabi вышел из поталы на террасу, неся кожаный бурдюк с архой, чтобы снова наполнить рога и чаши-черепа. Баян, Укуруй и я сидели и меланхолично рассматривали столешницу, и тут мне в глаза бросились яркие темно-красные рукава молодого бон, который разливал напиток. Бросив ленивый взгляд на Укуруя, я заметил, как внезапно зажглись его глаза. Я подумал, что темно-красные рукава chabi навели нас обоих одновременно на одну и ту же потрясающую мысль. Ван склонился поближе к Баяну и сказал:
— А ведь вовсе не обязательно рисковать своими собственными людьми, чтобы заманить юэ в ловушку. Предположим, мы отправим туда бесполезных и никчемных бон…
Часть десятая
ЮНЬНАНЬ
Глава 1
У нас было два пути: проделать все очень быстро или держать приготовления в строгой секретности, что было почти невозможно. Следовательно, пришлось выбрать первый вариант.
Для начала по всей долине Батана расставили часовых, которые были настороже днем и ночью, чтобы перехватывать разведчиков юэ, не давая им возможности незаметно прокрасться сюда, или останавливать уже засланных к нам шпионов, чтобы те не ускользнули с сообщением до того, как мы начнем.
Мне приходилось видеть, как стада животных добровольно шли на убой к загороженной площадке, когда их вел предатель-козел, но в случае с бон не потребовалось ни лести, ни принуждения. Укуруй просто в общих чертах обрисовал наш план ламам, которых он изгнал из поталы. Эти себялюбивые и бессердечные «святые» люди были озабочены лишь тем, чтобы ван и его двор поскорее убрались из лама-сарая, поэтому они не возражали против предательства. Не приходилось также сомневаться, что бон сделают все, что прикажут им их «святые» люди. Таким образом, ламы вовсе не по-отечески поступили со своими последователями, не выказывая ни малейшей жалости к своим собратьям, верности родной стране или нежелания помогать монголам-завоевателям. Похоже, они не испытывали никаких колебаний или угрызений совести. Ламы заявили жителям Батана, что те должны подчиняться монгольским офицерам и идти туда, куда те их пошлют, — и безумные бон исполнили это.
Баян немедленно приказал своим воинам собрать всех здоровых бон в городе и его окрестностях — мужчин, женщин, юношей и достаточно рослых девушек — и снабдить их ненужным монгольским оружием и доспехами, отдать им самых старых верховых лошадей и построить всех в колонны вместе с вьючными животными, повозками для юрт под личным знаменем орлока Баяна, ячьими хвостами его сардаров и другими подходящими стягами и флажками. Кроме лам, trapas и chabi в городе оставили только стариков, детей и самых больных и хрупких бон. Укуруй милостиво избавил от страшной участи нескольких женщин, которых он отобрал для собственной утехи и для своих придворных. Я тоже отправил Рянг и Одко по домам, вручив каждой ожерелье из монет.
Одновременно с этим Баян послал всадников с белыми флагами означавшими перемирие, на юг, велев им кричать на языке юэ снова и снова что-то вроде: «Ваш предатель-шпион в столице Катая раскрыт и уничтожен! Вам больше нечего надеяться на то, чтобы выдержать осаду! Поэтому провинция Юньнань объявляется присоединенной к Монгольскому ханству! Бросайте оружие и приветствуйте завоевателей, когда те придут! Хубилай-хан сказал: трепещите все и повинуйтесь!» Разумеется, мы не ожидали, что юэ действительно будут трепетать и повиноваться. Мы просто стремились ошеломить их и отвлечь внимание на этих гонцов, нагло разъезжавших по долинам, чтобы они не заметили других людей, крадучись перебиравшихся с места на место вдоль горных вершин, — эти воины искали наиболее подходящие места, чтобы спрятать там латунные шары, затем они сами должны были укрыться рядом и быть готовыми поджечь фитили по моему сигналу.
На случай, если у юэ имелись наблюдатели с острым зрением, расположившиеся за нашими пикетами вокруг Батана, весь курень свернули, юрты убрали, а все повозки и всех животных, которые не принимали участия в мнимом нашествии, спрятали. Тысячи монголов, мужчин и женщин, перебрались в освободившиеся городские дома. Но они не надели мрачную и грязную одежду бон. Они — я, Укуруй и его придворные в том числе — остались одетыми в платья для сражений и доспехи, готовые двинуться по следам обреченных колонн, как только мы получим известие, что ловушка захлопнулась.