Сокровища поднебесной
Шрифт:
Мне захотелось, чтобы хаким не произносил последних слов. Какими бы утешительными они ни казались, они были совершенной ложью. Я видел слишком много смертей, чтобы поверить в то, что хоть какая-нибудь из них может быть «легкой». И он еще уверяет меня, что Ху Шенг умерла безболезненно? Я гораздо лучше лекаря знал, что представляют собой «непродолжительные потуги». Прежде чем он милостиво подарил Ху Шенг забвение, он расчленил ребенка и извлек его по кускам, Ху Шенг пережила часы, которые ничем не отличались от вечности в аду. Но я только печально произнес:
— Вы сделали все, что могли, хаким Гансу. И я очень вам благодарен.
— Друг Марко, ваша госпожа умерла четыре дня тому назад. А в этом климате… Ну, церемония была простой и достойной, не такой, как у этих варваров. Погребальный костер на закате, там присутствовали ван Баян и все его придворные…
Итак, мне даже не удалось увидеть Ху Шенг напоследок. Хотя мне было очень тяжело, но потом я подумал, что, может быть, так даже лучше. Я не запомнил красавицу Эхо мертвой и неподвижной, а мог вспоминать ее такой, какой она была когда-то, — веселой и полной жизни, именно такой я видел ее в последний раз.
Словно в каком-то оцепенении я встретился с Баяном. Он грубовато выразил мне свои соболезнования, а я сказал ему, что уеду, как только немного передохну, чтобы отвезти драгоценный зуб Будды Хубилаю. Затем я вместе с Арун отправился в покои, где когда-то мы с Ху Шенг жили и где она умерла. Арун освобождала гардеробные и сундуки, помогая мне упаковывать вещи, хотя я отобрал всего несколько подарков на память. Я сказал девушке, что она может взять себе одежду и всякие женские принадлежности, потому что Ху Шенг они больше не понадобятся. Но Арун упорно показывала мне каждую вещь и каждый раз обязательно спрашивала разрешения. Это только напрасно ранило меня, ведь без Ху Шенг драгоценности утратили для меня всякое значение.
Я решил, что не буду плакать — по крайней мерс, пока не найду какое-нибудь уединенное местечко по пути на север, где я смогу сделать это вдали от посторонних глаз. Разумеется, потребовались немалые усилия, чтобы не броситься, рыдая, на пустую кровать, которую мы совсем недавно делили с Ху Шенг, и не сжать ее пустые одежды. Но я сказал себе: «Я перенесу это как невозмутимый монгол — нет, как прагматик-купец».
Да, со стороны, рассудил я, лучше выглядеть купцом, потому что он привычен к мимолетности вещей. Купец может иметь дело с драгоценностями, он может радоваться, когда какое-нибудь удивительное сокровище попадает ему в руки, но он знает, что это лишь временно и затем оно перейдет к другому, — а иначе купец ли он? Возможно, что он жалеет, утратив это сокровище, но он настоящий купец: он стал богаче оттого, что владел им короткое время. Точно так же и я сам: хотя теперь возлюбленная и покинула меня, Ху Шенг, несомненно, обогатила мою жизнь, она оставила меня с бесценным запасом воспоминаний, и, возможно, оттого, что я узнал ее, я тоже стал лучше. Да, пожалуй, в конечном итоге я только выиграл. С этих позиций оказалось проще рассматривать мою тяжелую утрату, так было легче для меня справиться с горем. Я поздравил себя, решив, что наделен просто железным самообладанием.
И тут Арун спросила меня:
— Вы возьмете вот это? Посмотрите, пожалуйста.
Я посмотрел. То, что она держала в руках, оказалось белой фарфоровой жаровней для благовоний. И вот тут-то все мое железное самообладание разлетелось вдребезги.
Часть шестнадцатая
ДОМА
Глава 1
Отец встретил меня с радостью, но тут же выразил соболезнование, узнав, что я вернулся в Ханбалык без Ху Шенг. Он начал было угрюмо философствовать насчет того, что в жизни случается всякое, но я прервал его проповедь.
— Я вижу, что мы теперь не единственные, кто прибыл с Запада в Китай, — сказал я, потому что увидел в отцовских покоях незнакомца. Это был белокожий человек, чуть старше меня, в одежде священнослужителя ордена францисканцев, хотя его костюм и был приспособлен для нужд путешественника.
— Да, — лучезарно улыбаясь, произнес отец. — Столько времени спустя сюда наконец-то прибыл настоящий священнослужитель. Он почти что наш земляк, Марко. Это падре Жуан…
— Падре Джованни, — раздраженно поправил священник венецианское произношение моего отца. — Из Монтекорвино, что неподалеку от Салерно.
— Он, как и мы, провел в пути около трех лет, — пояснил отец. — И двигался почти по тому же маршруту, что и мы.
— Из Константинополя, — вставил священник, — в Индию, где я учредил миссию, а затем через Далекую Тартарию.
— Уверен, что вас примут здесь хорошо, падре Жуан, вежливо сказал я. — Если вы еще не встречались с великим ханом, то у меня скоро будет аудиенция, и…
— Хубилай-хан уже со всей сердечностью принял меня.
— Марко, — предложил мне отец, — а может, ты попросишь падре Жуана произнести несколько слов в память о нашей дорогой, безвременно покинувшей нас Ху Шенг?..
Я бы в любом случае не стал просить его, но священник сухо заметил:
— Я так понимаю, что усопшая не была христианкой. И к тому же этот союз не был освящен церковью.
Тут уж я, не выдержав, резко повернулся к нему спиной и весьма грубо заявил:
— Отец, если эти некогда отдаленные, неизведанные и варварские земли стали привлекать цивилизованных карьеристов вроде падре Жуана, то великий хан не будет чувствовать себя одиноким, когда мы, скромные первопроходцы, уедем. Ты был прав, я готов немедленно отправиться домой.
— Я так и думал, — сказал он, кивнув. — Я обратил все, чем владел наш Торговый дом, в драгоценности и деньги. Б о льшая часть их уже отправлена на запад конной почтой по Шелковому пути. Все остальное упаковано. Нам надо только решить, как именно и по какому пути мы поедем, и получить согласие великого хана, разумеется.
Поэтому я немедленно направился к хану, чтобы заручиться его согласием. Сначала я отдал Хубилаю реликвию, которую привез ему в подарок. Получив зуб Будды, он испытал благоговейный трепет и выразил мне удовольствие, воздав множество благодарностей. Затем я вручил великому хану письмо, которое дал мне Баян, подождал, пока он прочитал его, и сказал:
— Я также привез с собой вашего личного лекаря, хакима Гансу. Я буду вечно благодарен вам за то, что вы послали его позаботиться о моей недавно умершей госпоже супруге.
— Так она все-таки умерла? Тогда, значит, Гансу не позаботился о ней должным образом. Мне прискорбно это слышать. Он всегда был искусным лекарем, даже когда лечил мою застарелую, доставляющую столько неприятностей подагру и мои последние болезни, связанные с пожилым возрастом. Мне было бы жаль потерять Гансу. Как ты полагаешь, не следует ли предать его смерти, поскольку хаким не смог спасти твою госпожу?