Сокровища Рейха
Шрифт:
– Мистер Купер, – сказал он, протягивая руку, – будем знакомы. Альфред Котман. – Он улыбнулся тонкими губами, сверкнув белыми зубами. Пригладил прямые черные волосы. Кожа на его лице была натянутой, загорелой, чистой. Он повернулся ко мне своим орлиным профилем. – А вот и кофе, – заметил он.
Служанка в старомодном черном платье, с волосами, собранными на затылке в характерный тевтонский пучок, несла поднос с серебряным кофейным сервизом.
– Я налью сам, Хильда, – сказал Котман. – Благодарю вас.
Он аккуратно добавил мне в чашку сливки и положил чайную ложечку сахара. Кофе оказался густым и горьким, бодрящим.
– Вы хорошо доехали?
– Да, просто прекрасно.
– Я склонен назначать встречи на такой ранний час, поскольку привык подниматься ни свет ни заря. Как правило, по утрам я прогуливаю
– Меня крайне огорчило известие о безвременной кончине вашего брата, мистер Купер. Казалось бы, мы виделись с ним совсем недавно, и вот теперь, так неожиданно, я узнаю, что он умер.
– Он не умер. Его убили.
Ветер шевелил листву деревьев и доносил голоса людей, окруживших бассейн. Ребенок прыгнул в воду с громким всплеском, послышались ликующие возгласы детей. Последние дни я не думал о смерти Сирила, и сейчас, не знаю почему, до меня как будто только что дошло, словно удар: ведь его больше нет в живых!
– Ваш брат заезжал ко мне сюда, мистер Купер, в это же самое время, мы сидели с ним на этих же самых стульях… Моя жизнь мало изменилась, я по-прежнему каждое утро езжу на лошади и пью кофе… а ваш брат мертв. – Он сокрушенно покачал головой. – В самом расцвете лет, да, мистер Купер? Никогда не знаешь, что тебя ждет. – Он уставился на тыльную сторону кисти. – Я стараюсь держаться в форме, стараюсь как можно больше бывать на свежем воздухе. И все равно на руках появились эти желтые пятна. Мне уже шестьдесят восемь, и время не обманешь, не так ли?
– Вы выглядите моложе, – возразил я.
– Это благодаря моей молодой жене. – Он коротко усмехнулся, жестом указав через плечо на группу людей у бассейна.
Мне казалось, что там его дети и внуки, но, стало быть, я ошибся.
– Ладно, как бы там ни было, мистер Купер, насколько я понимаю, вас интересует, чем занимался ваш брат в Буэнос-Айресе. Мистер Сент-Джон устроил ему свидание со мной. Поначалу я не видел оснований для встречи с ним, но любопытство взяло верх. Я человек довольно необщительный. Живу тихо, замкнуто, вижусь только со старыми друзьями. Однако я решил, что должен повидаться с вашим братом. Возможно, причиной явилось то, что Сент-Джон сообщил мне, кто такой Сирил Купер на самом деле, то есть что он внук Остина Купера. Естественно, мне известно о дружбе Остина Купера с Гитлером и его сподвижниками. Немцы никогда не считали вашего деда американским лазутчиком в Германии… Наоборот, по всеобщему мнению, он был другом Германии, дальновидным и проницательным, который рассматривал сильную, восстановленную Германию как символ возрождения европейского могущества. Многие прозорливые немцы считали, что ваш дед – это один из столпов, на которых зиждилась наша надежда нейтрализовать русских, вы понимаете… совершенно независимо от исхода Второй мировой войны.
– Чего же хотел от вас мой брат? – спросил я.
– Вот я с ним и встретился, – невозмутимо продолжал Котман, – чтобы это выяснить. Но это оказалось не так-то просто сделать. Я пришел к выводу, что он не был со мной вполне откровенен. Ваш брат заявил, что он журналист, интересуется жизнью немецкой общины в Буэнос-Айресе и тем, как мы здесь оказались, как нам удалось смыть с себя позорное пятно нацизма… – Он отпил глоток кофе, двумя пальцами снял клок дерна с сапога. Поймал мой взгляд, но, казалось, смотрел сквозь меня. – Я счел своим долгом сообщить ему, что, по-моему, никакого нацистского пятна на нас нет, а посему и смывать нам нечего. Что Германия и Аргентина с давних пор поддерживали близкие отношения, а если и существует какое-то позорное пятно, которое необходимо смыть, то оно лежит только на латиноамериканцах за бесчеловечное обращение и преследования, которым они подвергали здесь всех немцев без разбору в конце тридцатых и начале сороковых годов. Такова жестокая правда тех лет, мистер Купер, факт довольно неприятный, и ваша страна пытается его игнорировать.
В действительности же, – он отломил кусочек слоеного рогалика и обмакнул его в кофе, – существовала всего лишь горстка спесивых болванов, так называемых эсэсовцев и гестаповцев, которые шатались по кафе и орали во всю глотку, что они – немецкие агенты, и обсуждали в общих чертах всякие нелепости вроде захвата Панамского канала с секретных баз в Колумбии и объявления войны Соединенным Штатам. – Он усмехнулся с оттенком печали и проглотил размякший кусочек рогалика. – Можете себе вообразить? И такие законченные недоумки представляли собой нацистскую угрозу в Южной Америке. – Он покачал головой.
– Зачем же тогда вы приехали сюда, если знали, что это такое неблагонадежное место? – Я почувствовал себя увереннее, понимая, что он лжет или по крайней мере выставляет события в выгодном для себя свете.
– О да, мистер Купер, я несколько преувеличил опасность, хотя, впрочем, к Рождеству тысяча девятьсот сорок третьего года страсти в значительной степени улеглись. Аргентина все еще оставалась нейтральной, однако спустя три недели Соединенные Штаты потребовали, чтобы она отказалась от нейтралитета и вступила в войну на стороне союзников… причем оппозиция оказалась слабой. Аргентина поступила как ей было сказано, и народ в большинстве своем осознал, что нацистская угроза, если таковая вообще существовала, миновала.
Убедившись, что война проиграна, я решил покинуть Германию. Достаточно хорошо зная историю, я понимал, что меня вполне могут счесть за военного преступника в тот необычайно неустойчивый, непредсказуемый период всеобщего озлобления, который, как правило, следует за воцарением мира. А мне вовсе не хотелось разделить участь военных преступников. Как-то раз мне довелось, правда весьма косвенно, обсуждать этот вопрос с Круппом, но Крупп отнесся к такой перспективе крайне высокомерно. «Кто бы ни выиграл войну, – сказал он, – я буду им нужен… и не за решеткой, а на свободе». И что же, история дала свой ответ Круппу.
Ветер раскачивал верхушки деревьев, солнце просвечивало сквозь листву. Котман отпил кофе, подержал его некоторое время во рту, смакуя, потом проглотил.
– Таким образом, я стал обдумывать, как выехать, прихватив по возможности побольше денег. Последнее оказалось самым трудным, уверяю вас. Но я кое-что наскреб и исподволь навел некоторые справки. Вскоре меня вполне серьезно заинтересовал полковник Перон, с которым я познакомился за несколько лет до этого, когда он был военным атташе в Риме. – Котман достал из кармана дымчатые авиационные очки, надел их и посмотрел в сторону бассейна. Там плакал ребенок. Женщина постарше принялась утешать его. – Мать моей жены, – заметил Котман. – Она моложе меня, и все же, как ни странно, она моя теща. Жизнь, – продолжал он, – вещь крайне любопытная. – Он с удовольствием отщипнул еще кусочек слоеного рогалика. – Перон… Да, я действительно сообщил вашему брату кое-что, на мой взгляд, представляющее для него интерес. Возможно, для вас тоже, если вам не наскучила вся эта древняя история. Однажды я имел удовольствие встретиться с вашим дедом и вашим отцом… и, что довольно интересно, Перон тоже был там. – Котман замолчал, наблюдая за моей реакцией. – Для вас это сюрприз, мистер Купер?