Сокровища Рейха
Шрифт:
В конце концов я забрался под одеяло на одной из двухспальных кроватей Артура и закрыл глаза, прислушиваясь к журчанию голосов в соседней комнате. Два старых друга пили кофе, мирно беседовали, наверняка перебирая те неслыханные события прошедших дней, которые всколыхнули наш заштатный городок. Я лежал совсем тихо, но заснуть не мог. Зрела уверенность: я должен что-то сделать, что-то предпринять. Не оставалось сомнений: тот убийца был не единственным, возможно, он вообще не убийца и никого не убивал, а лишь предпринял неудачное покушение на меня. Здесь крылось, я был твердо убежден в этом, нечто гораздо большее, чем могло показаться на первый взгляд. Щупальца прошлого тянулись ко мне, но, к счастью, сон наконец-то сморил меня и я забыл об этом прошлом. Было в нем что-то и утешительное, и угрожающее, но что из того? Теперь – всему конец. Засыпая под мерный гул голосов
20
Могилы пришлось выдалбливать отбойными молотками. Панихида была короткой: никто не мог долго выстоять на таком холоде, даже несмотря на натянутые над могилами палатки, которые обогревались электрическими калориферами, привезенными из похоронного бюро. Солнце ярко светило. Резкий ветер сек лица, точно косой. Людей пришло мало. На дорожке стояли автомобили с включенными двигателями. Сирила и Полу погребли на высоком утесе над самыми водопадами.
Мы приехали на кладбище прямо из церкви после очень короткой панихиды и, не в силах терпеть резь в легких, обжигаемых ледяным ветром, вскоре отправились обратно в город.
Над развалинами здания суда и библиотеки все еще клубился дым. Стоя на кладбище, мы видели, как он поднимался над городом подобно туману. Кто-то заметил, что гореть будет еще несколько дней. Всюду, даже на кладбище, ощущался запах гари.
Питерсон не отрываясь глядел на могилы. Щеки у него стали пунцовыми от мороза и ветра. На нем были огромные темные очки, предохранявшие глаза от слепящей белизны снега. Он попросил меня заглянуть к нему в его импровизированную контору.
Позже мы вместе пошли в ресторан при гостинице. Питерсон только отрицательно помотал головой, когда двое репортеров ринулись через вестибюль нам навстречу. Мы сели, заказали кофе.
– Каковы ваши дальнейшие планы? – спросил он.
– У меня нет никакой ясности, – сказал я. – Понимаете, это похоже на швейцарский сыр… Множество дыр, связанных цепью насильственных актов. Должно же существовать какое-то объяснение.
– Бесспорно, – согласился он и кивнул. – Но пусть этим теперь занимаются другие. А что вы собираетесь делать?
– Полечу в Буэнос-Айрес.
– Зачем? – Он поиграл чайной ложечкой.
– Видите ли, у меня появились кое-какие довольно существенные соображения, – ответил я. – По поводу этого ящика, этих бумаг, обнаруженных Полой, по поводу тех людей, которые стремились их получить.
– А точнее? Расскажите, что вы думаете обо всем этом?
– Я не могу понять, каким образом эти люди, эти убийцы… узнали о коробках. Это самое главное. Пола рассказала о них только Сирилу, одному Сирилу. Он не успел сказать мне о них. Пола тоже никому об этом не говорила, пока не приехал я. Однако меня не покидала мысль, что эти коробки являются как бы ключом… ко всему… – Я испытующе посмотрел ему в лицо, и он медленно кивнул, нахмурив брови. – Меня они пытались убить не из-за ящиков. Им стало известно о моем возвращении домой, а узнать об этом они могли только из телеграммы. Пронюхать же о ней они могли лишь в том случае, если следили за Сирилом. Сирил в то время находился в Буэнос-Айресе. В Аргентине, черт побери! Почему он там оказался, неясно, но он был там, и они знали об этом. Они прочитали телеграмму. А коробки и ящик тут ни при чем, они стали фигурировать позже… Думаю, телефонные разговоры Сирила прослушивались, и эти убийцы знали все, о чем сообщила ему Пола. К ее телефону они вряд ли подключались. Она для них не представляла никакого интереса – невинный человек, случайно попавший в эту историю.
Таким образом, с какой бы точки зрения я ни смотрел на последние события, я все время возвращаюсь к пребыванию Сирила в Буэнос-Айресе. Надо полагать, все началось там, а потом коснулось и нас. И я очень хочу знать, что все это значит, Питерсон. Мне просто необходимо это знать. Другой возможности докопаться до истины я не вижу, а посему еду в Аргентину. Я узнаю, что Сирил делал там. Я должен узнать о его прошлом.
– Это неразумно, – сказал Питерсон.
– Зато правильно.
– Возможно, и правильно, но не лучше ли плюнуть на все это и забыть?
– Почему?
– Это страшные люди. Они чуть не уничтожили весь город в центре самой могущественной мировой державы, убивали, выкрали, что им надо… а вы… вы хотите выяснить причину. – Он покачал головой. – Смело, но неразумно.
– Но ведь я прав.
– О да, я полагаю, вы правы.
Кофе давно был выпит.
С тех пор как у меня зародилась идея ехать в Буэнос-Айрес, мне даже в голову не могло прийти отказаться
Таинственность событий, произошедших в последние дни, ставила меня в тупик. Сам я совершил нечто ужасное: убил человека. Этот факт, вкупе с гибелью Сирила и Полы, лежал на моей душе тяжким грузом. Я оказался втянутым в круговорот невероятных событий, открыл в себе такую черту характера, о которой даже не подозревал, и обязан был во всем разобраться. Меня преследовала жуткая картина: поднявшаяся во весь рост фигура того человека, его широкие плечи, с которых ветер сдувает снег… громкое эхо выстрелов моей двустволки… закостенелый от мороза труп, торчащие из шеи мышцы и сухожилия… И это учинил с ним я. Такое забыть невозможно.
Питерсон сказал мне, что установить личность этого субъекта не удалось. Черный «кадиллак» исчез, испарился. Не обнаружено ничего: ни снегоходов, ни колеи от лыж, ни места их стоянки, ничего… за исключением трех трупов, сорванной взрывом двери дома и сожженных дотла зданий суда и библиотеки.
Мне хотелось получить ответы на многие вопросы, вот почему я и собрался лететь в Буэнос-Айрес. Возможно, там я получу их. Это было единственное место, откуда я мог начать розыски.
Свой последний вечер в Куперс-Фолсе я провел в обществе Артура Бреннера. Пурга наконец кончилась. Ночной воздух был прозрачным и морозным. На сильном холодном ветру казалось, что температура опустилась градусов до семидесяти ниже нуля, но «линкольн», побывавший в руках Арни Джонсона, ровно урчал, несмотря на леденящий холод. Плотники обшивали тесом фасад дома Артура. Обугленные края когда-то белого фасада здания проглядывали из-под положенных на скорую руку фанерных заплат. Вставили временную дверь, и Артур встретил меня на пороге в просторной клетчатой рубахе и рабочих брюках из грубой ткани. Улыбающийся, спокойный, он усадил меня на мягкий диван перед камином, в котором потрескивали березовые поленья. Вспыхивая, закручивалась их белая кора. Он щедро подливал в рюмки свой лучший херес. Откровенно говоря, другого он вообще не держал. До моего прихода он работал в мастерской над «Атакой Флауэрдью» и тут же с жаром принялся описывать различные этапы работы с фарфором. Тепло комнаты убаюкивало, к тому же Артур сам приготовил жаркое с овощами и попотчевал меня вкусной и обильной едой со свежеиспеченным хлебом и красным бургундским вином. За трапезой мы почти не говорили о тех ужасах, свидетелями которых стали на минувшей неделе. Так, случайные глубокомысленные замечания, и только. Оба мы страшно устали. Однако, слушая Артура, я осознавал, что он какой-то отрешенный, что трагические события последних дней будто вовсе не трогают его. По-видимому, он был слишком стар, а смерть для него почти ничего не значила. Или, возможно, стоя у последней черты, он вообще сомневался в смысле жизни.
Было поздно. Мы слышали, как ветер раскачивал временно поставленную дверь и заплату на фасаде. Херес согрел меня и прояснил голову.
Когда я сообщил Артуру о своем намерении ехать в Буэнос-Айрес, он искоса поглядел на меня:
– Ты не должен туда ехать, ты совершаешь ошибку.
Я пояснил: хочу разобраться, в чем тут дело, зачем Сирил приехал домой, почему его убили. Я сказал ему о своих подозрениях, что за Сирилом следили, иначе они никак не могли узнать о коробках.
– Опять эти проклятые коробки, – проговорил он угрюмо, с неодобрением. – Лучше бы их совсем не нашли, пусть бы себе лежали, покрывались пылью и плесенью, пока мы все не умерли… Пусть бы никто никогда не узнал о них. Что бы в них ни было, черт побери! – Он чиркнул спичкой о каминный кирпич, раскурил сигару и бросил спичку в огонь. – Это означает смерть, – промолвил он. – Коробки – это смерть, Джон, надеюсь, ты это понимаешь… Держись от них подальше. Эти люди, я имею в виду этих убийц, скрылись. Они получили то, что хотели, и уехали. Брось все это, Джон. Пускай Питерсон делает то, что считает нужным. Пусть этим занимается Федеральное бюро расследований. А ты не вмешивайся. Я говорю серьезно, поверь мне.