Сокровища Валькирии. Книга 1
Шрифт:
– Это ни о чем не говорит, господин полковник. На вас дурно действуют такие передачи!
Она выключила телевизор: здесь работала всего одна программа. Русинову хотелось немедленно расспросить ее об Авеге, но Ольга снова очужела и, по виду, не намеревалась больше вести разговоры. Можно было спугнуть ее, а потом уж никогда не поправить отношений. Хотя тот интерес, что возник в ее глазах при упоминании Авеги, продолжал существовать.
– В таком случае я пошел спать! – заявил Русинов. – Кстати, передача очень хорошая. Когда люди встречаются – всегда хорошо. Спокойной ночи!
Он пошел в свою палатку. От счастья и какого-то мальчишеского азарта хотелось прыгать. Авегу здесь знали! Наконец-то отыскался первый человек, который помнил его! Владимира Ивановича Соколова Ольга не знала, но Авега был ей знаком. Значит, он отсюда, из этих мест. Но почему же никто не откликнулся, когда объявляли на него розыск? Даже Ольгин отец, работник милиции, участковый! К нему-то уж точно попадал плакат с портретом Авеги…
Сначала он забрался в спальный мешок, однако через пять минут ему стало душно и жарко в палатке. Вопросы и мысли распирали сознание, и, несмотря на прошлую бессонную ночь, спать не хотелось. От волнения он выбрался на улицу и закурил. В траве бесконечно трещали кузнечики, разогретые солнцем земля и камни теперь отдавали тепло, вездесущий запах нектара, текущего с пасеки, кружил голову.
Отец Ольги! Вот кто много знает! И крепко молчит, если на него не могла выйти Служба. А Ольга проговорилась случайно, по своей природной откровенности. И возможно, поняла это, поскольку тут же скомкала разговор. Завтра она расскажет все Петру Григорьевичу, а может, и дяде Коле… Если пчеловод появился здесь двенадцать лет назад, то он не должен знать Авегу, которого задержали в Таганроге еще в 1975 году. Ольге, поди, и десяти лет не было, но детская память очень цепкая, а сознание образное, потому и помнит. Авега, как и дядя Коля, был вхож в дом Ольгиного отца. Вот бы с кем познакомиться!
Русинов снова забрался в кабину, не включая света, отыскал в бардачке складной нож и срезал растяжки, удерживающие талисман – медвежонка. Нефритовая обезьянка была одним из главных козырей, своеобразным пропуском, опознавательным знаком, способным привлечь к себе внимание тех, кто знал символ этого божка.
В руках Русинова был ключ, которым можно было отпереть пока еще неведомый замок.
9
После закрытия Института у Русинова появилось время, чтобы сесть и обдумать все, что он наработал за эти годы, и как бы выделить из всего теоретического и практического материала основные направления, по которым можно было двигаться дальше. Он уже не мог жить без исследовательской работы: сознание давно сориентировалось на бесконечный поиск, и это считалось своего рода психическим «заболеванием», которым страдают ученые, геологи, альпинисты, спелеологи, аквалангисты и литературные графоманы.
Проникнуть в тайны «сокровищ Вар-Вар» можно было двумя путями: один долгий и кропотливый – через карту «перекрестков» и раскопки предполагаемых мест, где стояли арийские города, другой обещал более скорый, но сомнительный результат – проследить путь Авеги, отыскать место, откуда он носил соль на реку Ганг, и кто его посылал с этой солью. Русинов по совету Ивана Сергеевича решил отрабатывать оба эти направления и, выбрав время, отправился искать Ларису Андреевну – дочь участника экспедиции двадцать второго года Петухова. Она не пожелала возвращаться в Новгород после эвакуации и, как сообщила Ольга Аркадьевна Шекун, осталась жить на станции Киря в Чувашии. Русинов приехал в поселок Киря и под видом, что ищет родственницу, начал поиск Ларисы Андреевны. Надежды, что она и сейчас живет здесь, отпали сразу же, как он побывал в паспортном столе. Мало того, он получил информацию, что человек с таким именем никогда не проживал на территории Алатырского района, куда входил этот поселок. Через среднюю школу, а потом через районный архив ему удалось выяснить, что эвакуированные работали на заводе, который тоже был эвакуирован с запада, но впоследствии остался в Чувашии навсегда. К счастью, на заводе вели его летопись, и через одного ветерана Русинов нашел списки рабочих времен войны. Лариса Петухова там значилась, и была отметка, что она эвакуирована из Новгорода. Однако была и другая отметка – выехала в сорок четвертом году по месту своего постоянного жительства! То есть вернулась в Новгород после его освобождения.
Выходило, что сестра Андрея Петухова, Ольга Аркадьевна, его попросту обманула. Наверняка обманом было и то, что она не поддерживает с племянницей никаких отношений. Русинов хорошо помнил известного в Новгороде детского врача, беседу в прошлый приезд к Ольге Аркадьевне, и этот, возможно, и благородный обман показался ему странным. Русинов выпросил у Ивана Сергеевича телеграфный денежный перевод и, минуя Москву, на своей «Волге» отправился в Новгород.
Ольга Аркадьевна оказалась в доме престарелых: докармливать ее было некому. Жила она в небольшой чистенькой комнате с казенной мебелью и, кажется, радовалась своему положению. Поселившись тут, она словно избавилась от всех прошлых предрассудков в отношении своих молодых лет и была намного словоохотливее и откровеннее. Она сразу же узнала Русинова, по-старчески восхищенно начала рассказывать, как ей хорошо стало здесь после одинокого житья в своей квартире. Русинов не торопил ее и не задавал вопросов, а лишь направлял разговор к годам эвакуации. Ольга Аркадьевна пустилась в воспоминания и неожиданно призналась:
– Простите меня великодушно, молодой человек. Я тогда сказала вам неправду. Лариса и в самом деле не вернулась в Новгород и на станции Киря не осталась.
Они гуляли по березовым аллеям, окружавшим дом престарелых. Ольга Аркадьевна держалась за его руку и опиралась на палочку.
– Где же она? – спросил Русинов. – Я ездил, искал…
– Не найдете, – заверила она. – И не старайтесь… Я должна открыть вам одну тайну. Но скажите: почему вы интересуетесь Андреем?
– Я историк, – сказал он, и это не было большой ложью. – Хочу написать об экспедиции, в которой работал ваш брат.
Ольга Аркадьевна тихонько рассмеялась:
– Мне почудилось… вы из КГБ! Вы в прошлый раз так спрашивали… Как всю жизнь меня спрашивают.
Русинов рассказал ей об истории экспедиции Пилицина и назвал всех ее участников, однако Ольга Аркадьевна никого из товарищей не знала. Но вдруг доверительно сообщила:
– Андрей остался жив! И мы встречались с ним в Новгороде! Он приезжал.
– В сорок четвертом году?
– Да, приехал тайно, скрывался… Забрал с собой Ларису и уехал. Одну ночь переночевал. Мы только вернулись из эвакуации и еще прописаться не успели.
– Куда же он уехал? – Русинов едва сдерживал волнение.
– Не сказал, – вздохнула Ольга Аркадьевна. – Когда появился – сразу предупредил, чтобы ни о чем не спрашивала. Мы и не спрашивали. Догадывались… Он так сильно постарел, похудел. От прежнего половина осталась. Сказал, что приехал за дочерью. А Лариса его совсем не помнила и все у меня спрашивала – это правда мой папа?.. Я потом так жалела, что отпустила Ларису, да как было не отпустить? И ни одного письма! Думала, после войны напишут. Нет… Потом, когда Сталин умер, думала, когда Хрущев пришел… Видно, в живых нет. Так бы-то написали, приехали…
– Искать не пытались? – воспользовавшись паузой, спросил Русинов.
– Как не пыталась? – затосковала она. – В пятьдесят девятом году подала на всесоюзный розыск по линии растерявшихся в войну родственников. Год ждала – ничего… Потом в шестьдесят шестом заболела и дала объявление через газету. Помните, печатали списки «Отзовитесь!» и рубрика была – «Эхо войны»? В центральных газетах пять раз печатали… И приехал ко мне один молодой человек. Ласковый такой, вежливый. Я сразу поняла, откуда он. И давай меня выспрашивать, что мне известно про брата, про племянницу. Да ничего, говорю, не известно, потому и на розыск подала. А он и спрашивает: как это мы могли растеряться с Ларисой, когда из Чувашии выехали вместе и под бомбежки не попадали? Чаще-то терялись, когда ехали в эвакуацию… Мне солгать пришлось. Говорю: Лариса на фронт хотела, а ее не брали. И когда ехали в Новгород, на какой-то станции остановились рядом с военным эшелоном. Она будто бы за водой побежала, а сама, наверное, в этот эшелон попросилась. Или солдаты затащили… Тогда бывало всякое… Молодой человек ушел, а я после него уж больше не искала, боялась.