Сокровища Валькирии. Книга 1

Алексеев Сергей Трофимович

– Живите, радуйтесь, – продолжала она натянуто-веселым голосом. – Смотрите, вода бежит, солнце светит, птицы поют, комары…

– Хотел вызвать сюда своего друга, – признался Русинов. – Мне одному сейчас не разобраться… Я никому здесь не доверяю, кроме вас. Но вы боитесь и тем более не верите. А это лето очень важное, может, нынче все и решится! Вот приедем к вашему отцу, он тоже не поверит. Потому что я передам ему банку с вербным медом.

– При чем здесь мед? – Ольга развернулась к нему. – Вы не перегрелись?

– При том, что мед – моя визитная карточка, – объяснил

он. – Одну такую банку я уже свозил в Ныроб, учителю Михаилу Николаевичу.

– Ну и что? Я его знаю…

– Ничего… Он выдал рекомендации отправить меня с пасеки к вашему отцу, выслать как опасный элемент. Ваш отец получит вербный мед и сразу поймет, как со мной поступить.

– Не может быть! Михаил Николаевич очень честный и интересный человек! У него восемь детей!

– Конечно, честный! У плохих людей столько детей не рождается, – заключил Русинов. – Только я здесь – лишний. И от меня хотят избавиться. Потому что знают, кто я, где работал и чем занимался.

– Я теперь понимаю, почему Петр Григорьевич попросил меня не подпускать вас к дяде Коле, – неожиданно проговорила Ольга, – и вообще, присматривать за вами…

– А папа запретил упоминать имя Авеги!

– Знаете что! – Она подскочила. – Мы сейчас съедим этот мед!

И не дожидаясь ответа, побежала к машине. Через минуту вернулась с банкой в руках.

– Хочу меду! На пасеке не хотела, а сейчас хочу! – Она открыла банку, понюхала. – Как его много – на дух не надо, а когда мало, он такой вкусный! Берите ложку!

Вдвоем они едва осилили треть банки. Больше не влезало. Борода у Русинова слипалась, а у Ольги блестели грудь и купальник. Они ели, смеялись и нахваливали «визитную карточку».

– Мы не лопнем? – спросил Русинов.

– Нет! Только воду холодную пить нельзя… У меня идея! Мажьте меня медом!

– Зачем?

– Ничего не понимаете. Это же маска! Полезно для кожи!

Он с удовольствием обливал ее медом из банки и растирал по телу. Она смеялась, доверчиво подставляясь под его руки.

– А теперь я вас оближу! – заявил он, когда Ольга была в меду с головы до ног.

– Извращенец! – крикнула она и помчалась по песку. – Развратник!

– От извращенки слышу! – Он побежал за ней, догнал и схватил за руку. Но Ольга выскользнула и покатилась по песку.

– Вот теперь облизывайте на здоровье! Русинов лизнул ее руку, отплевал захрустевший на зубах песок.

– Не вкусная?! Какое горе! Сладкая, а не оближешь!

– Значит, буду смотреть на вас и облизываться. Ольга привстала и погрозила пальцем:

– Но если вербный мед – плод вашей, скажем, не совсем здоровой фантазии – будет стыдно перед папой! Вам будет стыдно!

– Пусть уж лучше будет стыдно! Он начертил на песке таинственный знак – вертикальная линия с четырьмя точками.

– Вот еще один плод фантазии… Видели где-нибудь?

– Видела, – она пожала плечами. – Знак снежного человека.

– Вы уверены?

– Мне один человек говорил, – призналась не сразу она. – Правда, немного прибабахнутый… Они по этим знакам ищут снежных людей.

Русинов не стал ничего объяснять, стер знак и лег на это место, лицом к небу. Ольга долго

молчала, перебирая пальцами песок, затем решительно перевернулась, подставившись солнцу.

– Да ну их всех! Сплошная клиника! Я только солнышку верю!

А вечером они оба жестоко страдали от этой доверчивости. Сначала на плечах, спинах и бедрах появились краснота и легкое, даже приятное жжение. Они последний раз выкупались уже на закате, чтобы успеть обсохнуть, и тем самым на некоторое время приглушили солнечный ожог. Ночевать решили в машине: Ольга опасалась, что ночью придет Зямщиц. Русинов постелил Ольге на откидной кровати, а сам устроился на коробках рядом, раскинув палатку. Пока еще двигался, ощущал лишь плечи и лопатки – палило от прикосновения одежды. Но стоило лечь, как огонь покатился по всей спине. Он потерпел несколько минут, не подавая виду, и начал раздеваться. Ольга еще крепилась: мед все-таки защитил кожу и оттянул проявление ожога.

– Я спалился, – наконец признался он и сел. – Кажется, пошел волдырями.

Она включила свет, осмотрела его, достала крем и густо намазала спину.

– А мне хоть бы что, – Ольга ощупала свои плечи. – Чуть-чуть только. Я же уралочка, меня солнце любит.

С полчаса Русинов лежал на животе, ожидая, что боль утихнет, да не тут-то было! Пожар разгорался сильнее, и, кажется, поднималась температура.

– Пойдем купаться? – вдруг предложила Ольга. – Холодная вода помогает…

Она не хотела признаваться, но когда возле воды скинула майку, Русинов увидел множество мелких пузырьков. Ледяная вода моментально остудила огонь и сняла боль. Окунувшись и отмахиваясь от комаров, они прибежали к машине и, мокрые, дрожащие, улеглись. Минут пятнадцать было совсем не плохо, и Русинову уже начали приходить мысли, навеянные тихой очаровательной ночью. Он потянулся и достал руку Ольги, замер, перебирая тонкие, безвольные пальчики.

– Верить никому нельзя, – внезапно упавшим голосом проронила она. Русинов смешался и отпустил ее руку. Ольга застонала и села на краешек кровати.

– Сама виновата…

– О чем вы, Оля? – одними губами спросил он.

– Сгорела… Доверилась солнцу. Это от жадности. Русинов выдавил на нее весь тюбик, но крем был обыкновенный, для рук, и почти не помогал. Они сбегали на реку и искупались еще раз, а Русинов попутно принес канистру воды. Сначала кропили ею друг друга, потом начали мочить полотенца и прикладывать к обожженным местам. Среди ночи Ольга неожиданно рассмеялась, и он решил, что у нее начинается болевой психоз, истерика. Хотел уже надавать по щекам, но Ольга уняла смех и с трудом выговорила:

– Кому-нибудь рассказать… как мы с вами… ночевали… Ой, не могу!..

Холодного и мокрого полотенца хватало минут на десять, потом его приходилось переворачивать обратной стороной либо мочить. Русинов начал забывать о своей боли, а может, оттого, что все время двигался, жжение пригасло и в голове посвежело. Он догадался принести из кабины и включить вентилятор. Поток воздуха, направленный на Ольгу, слегка задул пожар. Она задышала легче и расслабилась.

– Это оно из ревности с нами так… Чтобы и мыслей не было.