Сокровища Валькирии. Страга Севера
Шрифт:
— Как не узнаю? Узнаю! — засмеялся он, орудуя ухватом у печи.
Мамонт сел на лавку, вытянул ноги — только сейчас почувствовалась усталость…
— Я исполнил урок Стратига, — сказал он. — Я нашёл золото… Но Стратиг задал мне новый: хотел отправить на Азорские острова, Страгой Запада. И я отказался… Он вручил мне посох и отправил Странником.
— А что в наши края-то занесло? — поинтересовался Драга.
— Ищу Валькирию, — признался Мамонт. — Пусть она решит мою судьбу. Что скажет, то и будет.
— Она что, где-то здесь? Валькирия-то? — осторожно
Мамонт смешался, не зная, как расценить поведение старика.
— Пришёл у тебя спросить, — неуверенно проговорил он. Драга поставил на стол два знакомых высоких стакана, налил медовухи из тёмного графина.
— «Летающие тарелки» здесь летают. Снежный человек у меня под окнами ходит… А где Валькирии живут — не знаю.
Мамонт ощутил прилив негодования — старик актёрствовал перед ним, как перед изгоем!
— Не валяй дурака, Драга! — звенящим голосом проговорил он. — Я Странник, но я — гой! Я избран Валькирией!
— Да вижу, вижу, что странник, — заохал Пётр Григорьевич и коснулся лба Мамонта. — Ты уж не волнуйся, жар у тебя. Эвон голова горит, оттого и несёшь околесицу. Выпей-ка медовушки.
Сколько ни всматривался, сколько ни вслушивался Мамонт, не заметил и тени фальши: старик играл безупречно. Мамонта не признавал — Стратиг предупредил, кто он теперь.
Всё начиналось сначала…
Мамонт выпил стакан до дна. Пётр Григорьевич тут же его наполнил снова.
— Выпей ещё да ложись. А утром я тебе травы заварю, с маточным молочком…
От второго стакана на пустой желудок у Мамонта закружилась голова, онемели губы.
— Хорошо, — глухо вымолвил он. — Понимаю, это мне наказание… Но ты же можешь сказать, где Ольга?
— Это какая Ольга? — вскинул лохматые брови старик.
— Врач из гадьинской больницы. Ты ведь не можешь отказаться, что не знаешь её!
— Я не отказываюсь, — мгновенно согласился Пётр Григорьевич. — Что знаю, то знаю. Бывала у меня, больных пользовала…
— Где она?
— Слыхал, будто уехала в город, — охотно объяснил он. — Будто у неё жених тут на лесосплаве погиб. Так после этого уехала. А что молодой девке делать в наших краях?
— В какой город?
— Вот этого не знаю! Хорошая девка была, и докторша толковая, хоть и молодая, — забалагурил старик. — Иная в её годы укола поставить не может — тычет, тычет… А эта в вену с одного раза попадала.
Глаз у старика неподдельно заблестел. Спрашивать о чём-либо ещё было бессмысленно. Мамонт попросил стакан медовухи, выпил и тяжело откинулся к стене.
— Я гой! — предупредил он и погрозил пальцем: — Понимаю тебя, Драга… Но я — гой!
— Гой! Гой еси, добрый молодец! — подтвердил старик. — Пойдём-ка спать уложу. Утро вечера мудренее.
Он лёг с этой последней фразой Петра Григорьевича, застрявшей в сознании. Была надежда на утро: Драга мог с кем-нибудь посоветоваться, пока Мамонт спал, и принять либо изменить прежнее решение. Утром его могли встретить как гоя-Странника, признать избранного Валькирией, а не морочить голову, как изгою. Пчеловод спать больше не ложился, хлопотал в другой половине избы и тихо напевал:
Ой да ты калина, ой да ты малина, Ты не стой, не стой, да на горе крутой.Утром Драга стал поить его отваром горькой травы, чем окончательно разрушил ночную надежду. Он считал странника больным, несущим бред, а это значило, что решение Стратига в отношении Мамонта не изменено. Он отказался пить лекарство, поскольку чувствовал себя совершенно здоровым, через силу похлебал щей, чтобы не упасть в дороге от голодной слабости, и стал собираться.
— Остался бы, пожил, — заботливо предложил старик. — Куда ты пойдёшь на зиму глядя?
— Куда глаза глядят, — неопределённо ответил Мамонт. — Я Странник.
— В горы пойдёшь? — осторожно поинтересовался он.
— И в горы, и в долины… По всему миру.
— Тогда возьми шапку. — Драга сдёрнул с вешалки лохматый волчий треух. — Поморозишься, уши-то и сегодня прихватит. Да ещё вот котомку собрал. Какой же ты странник без котомки?
— Спасибо и на этом, — Мамонт принял шапку и солдатский вещмешок, вышел на крыльцо, щурясь от слепящего, сверкающего снега.
— Счастливый путь! — сказал Драга. — Не поминай лихом и прости, что не так.
— Ура! — Мамонт взмахнул рукой и, забросив котомку за плечо, захрустел стылым, сыпучим снегом.
Собаки провожали его с километр, облаивая, будто медведя, потом отстали, исчезли за поворотом, а в ушах всё бился долгий певучий крик:
— Ва! Ва! Ва!..
А ещё через километр он услышал в горах монотонный, урчащий гул, и прежде чем в небе показалось оранжевое крыло дельтаплана, Мамонт увидел стремительную его тень, бегущую по голубоватым снегам. Драга держал курс на запад…
Назад хранитель Путей возвращался на большой высоте, так что этот маленький самолётик напоминал парящую в небе птицу. Тем временем Мамонт стоял на дороге и ловил попутный транспорт до Гадьи. Редкие легковые машины не брали и даже не останавливались, пролетая мимо: видимо, здесь тоже боялись случайных попутчиков. Наконец ему удалось, махнув волчьей шапкой, остановить лесовоз с громыхающим прицепом.
Водитель его был тот самый, что не однажды приезжал на пасеку и привозил туда Ольгу…
— Ты меня не узнаёшь? — спросил Мамонт.
— Не-а, — отозвался тот, не удосужившись даже толком посмотреть на пассажира. — Вот шапочку узнаю. Знакомая шапочка.
И это был весь разговор за всю дорогу до Гадьи. На краю посёлка Мамонт спрыгнул на землю, махнул водителю. Не удостоив даже взглядом, он погнал лесовоз куда-то в сторону посёлка Дий: возможно, спешил, потому что опять вечерело…
В Гадье было тепло, ещё зеленела трава возле деревянных тротуаров, и павшие листья, не успев почернеть, золотились на земле, однако с северо-запада гнало низкие, холодные тучи, заслоняющие багровый солнечный закат. Мамонту было тревожно и неуютно: чем ближе подходил он к «Стоящему у солнца», тем меньше оставалось надежд.