Сокровища Валькирии. Страга Севера
Шрифт:
— Не могу знать, товарищ генерал. В свободном поиске!
— Что за глупости! — возмутился полковник. — Он мне нужен сейчас позарез!..
— А я-то при чём, товарищ генерал? — Воробьёв пожал плечами. — Это ваш… свидетель, дружка на свадьбе. Разберётесь по-свойски.
— Что он там говорил-то?
— «Володь, передай шефу, я снова был в музее одного художника, — процитировал, как автоответчик, Воробьёв. — Клиент прежний. Едем в аэропорт Шереметьево, всё повторяется». Точка, конец записи.
— Он что, катается за Зямщицем? — спросил Арчеладзе.
— Не
— Ладно, иди в машину, — распорядился он. — Через пять минут спущусь.
Полковник открыл папку, переданную начальником архивной группы, и сразу же будто врос в текст. Статистика оказалась потрясающей: за двадцать последних лет гитарными струнами было задушено пять человек. Он пробежал глазами список — тела трёх пострадавших не были опознаны и после определённого срока переданы для кремации. Но двое имели конкретные имена, фамилии, даты рождения и профессии…
Из пяти лишь одно преступление было раскрыто — бытовое, тривиальное: во время обоюдной драки жена задушила мужа струнами разбитой гитары. Набросила их на шею своего супруга и тянула за оторванный от деки гриф до тех пор, пока он не умер…
Но один, известный, опознанный, когда-то реально существовавший на свете человек, был удавлен точно так же, как Кристофер Фрич…
17
В музее было светло, тихо и безлюдно. Забытые вещи жили здесь своей жизнью, суть которой составляли полный покой и безмолвие. Высокие, пригашенные тускнеющие серебром зеркала в отдельном зале отражали друг друга; меланхоличные напольные часы неслышно переговаривались с более энергичными настенными, дремали столы на львиных лапах, и над всем этим миром парили лепные, горделиво-спокойные грифоны.
Впрочем, люди в залах были, по одному в каждом. Однако седые, благообразные женщины так органично вписывались в мир забытых вещей, что почти не замечались. От каждой из них, как от изящной одухотворённой вещи, исходило не утраченное с годами очарование: состарившиеся Дары исполняли здесь свои последние уроки.
Но в гостиной квартиры директора музея по-прежнему восседал на своей скале утомлённый и грозный сокол — истинный образ Атенона, символ его состояния духа.
Всех входящих Стратиг встречал, стоя к ним спиной и глядя через левое плечо. Его острый, соколиный взгляд скользнул по лицам Мамонта и Дары, остановился на Алексее.
— Я — Дара! Ура! — известила Дара.
— Ура, — сдержанно отозвался Стратиг.
Мамонт хоть и исполнял урок Стратига, однако не был ещё признан таковым и поэтому приветствовал хозяина как изгой.
— Это твой сын, Мамонт! — сразу же определил Стратиг.
— Мой сын, — ответил он. — Его зовут Алексеем.
— Меня не интересует имя, — проговорил Стратиг и распахнул стеклянные створки дверей с морозным узором. — Пусть ожидает здесь.
Придерживая полы грубой овчинной шубы, наброшенной на плечи, Стратиг пошёл в зал — это означало приглашение. Мамонт прикрыл за собой двери.
— Стратиг, я исполнил свой урок, — спокойно проговорил он.
Вначале Стратиг усадил Дару возле огня, затем молча указал Мамонту на деревянное кресло у стола. Сам же остался на ногах. Властелин судеб гоев был задумчив, и это его состояние удерживало Мамонта: говорить здесь можно было лишь с позволения хозяина.
— Я должен решить судьбу твоего сына, — сказал Стратиг и обратился к Даре: — Ты видишь рок этого юноши?
— Да, Стратиг, — отозвалась она. — Его рок — охранять пути земные. Вижу в нём Драгу, стоящего на горах.
— Ты сказала ему об этом?
— Нет.
Они говорили так, словно Мамонта здесь не было. Стратиг остановился возле остеклённой перегородки и провёл пальцами по морозным узорам. Он что-то искал на ощупь, будто слепой. Наконец рука его замерла в центре какого-то завитка, напоминающего снежный вихрь.
— Быть ему среди трёх Тариг! — провозгласил Стратиг и глянул на Мамонта через плечо. — Позови сына!
Только теперь Мамонт понял, что это не простая стеклянная перегородка, во всю ширь стены перед ним была какая-то особая карта, напоминающая карту магнитных полей. Она состояла из множества лепестков, как если бы разрезать глобус от Южного полюса на равные доли и развернуть в одну плоскость. Это была Астра…
— Стратиг, я вижу его Драгой! — возразила Дара, глядя в огонь. — Не отсылай его на реку Ура…
Кажется, Стратиг намеревался изменить судьбу сына и поступал по принципу: выслушай женщину и сделай наоборот.
Мамонт отворил дверь — Алексей стоял перед картиной с утомлённым и грозным соколом.
— Твоя судьба решена, войди, — сказал он. Сын вздрогнул, застигнутый врасплох, но тут же справился с собой и шагнул в распахнутые стеклянные двери — будто окунулся в белую изморось магнитных полей…
Стратиг поднял крышку старинного окованного сундука, порывшись там, достал кожаный пояс с железными бляшками в виде восьмиконечных звёзд и тяжёлой, круглой пряжкой. Подал Алексею.
— Ступай на реку Ура, — велел он. — Там в её истоке найдёшь три горы, три Тариги. Между ними есть озеро Ура. Там тебя встретят.
Он отдавал сыну судьбу, которую когда-то предрекала Мамонту Августа-Дара. Это она говорила — если к тебе явится Атенон, проси, чтобы послал на реку Ура. С вершин Тариг открывались три стороны света, а четвёртая начиналась в истоке реки…
Мамонт взглянул на Дару: она словно говорила — молчи, так надо.
Алексей принял пояс и посмотрел на отца: в глазах промелькнула детская растерянность.
— Иди, — сказал Мамонт. — Ещё тепло, до зимы есть время, успеешь.
— Проводи его и возвращайся, — сказал Стратиг Даре. — Садись, Мамонт, я слушаю тебя.
Он проводил взглядом спину сына и сел на прежнее место. Судьба сына решилась так скоро и так быстро они расстались, что душа, замирая, полетела вслед за Алёшей…
— Я исполнил урок, — повторил Мамонт. — Установил место, где находится сейчас исчезнувший металл золотого запаса. Но для того чтобы изъять его и вывезти, требуется отдельная операция.