Сокровища Валькирии. Страга Севера

Алексеев Сергей Трофимович

Голыми руками не возьмёшь, ко всему прочему, существует истина — в бане все равны…

Но что сказать о Птицелове? Чем прикрыться?..

Нинзя угодливо косолапил впереди, растворяя перед ним двери.

Разумеется, у «папы» были веские основания не доверять Арчеладзе: последнее время полковник практически работал бесконтрольно, тем более завязал контакт с этим русским иностранцем — «человеком из будущего»…

Однако он не ожидал того аргумента, который заготовил ему «папа».

В предбаннике на широкой деревянной лавке лежал Нигрей. Видно, его втащили сюда за руки и ноги, без носилок, ещё тёплого, и он окостенел так, как был брошен, — свесились руки, ноги в грязных ботинках разбросаны, одежда на груди насквозь пропитана почерневшей кровью, к которой налипли жёлтые листья роз.

Открытые

глаза смотрели в потолок… Арчеладзе остановился в изголовье и, сам того не заметив, встал на колени, чтобы закрыть Нигрею глаза. Он едва вытянул околевшую кожу век, прижал их ладонями. На миг показалось, что мёртвый от этого как бы расслабился, успокоился, заснул…

Потом он снял галстук и подвязал нижнюю челюсть покойного.

И не заметил, как за спиной оказался «папа».

— Ну что, продолжим, Эдуард Никанорович?

Полковник медленно поднялся с колен, напоследок зачесал пальцами спутанные волосы Нигрея, вытряс из них листочки роз и садовый сор.

На столе в кабинете «папы», разложенная по порядку, оказалась портативная радиоэлектронная аппаратура для прослушивания — вещественные доказательства, неопровержимые улики. «Папа» ничего не комментировал, и так всё было предельно ясно. Он лишь пристально наблюдал за каждым движением полковника, и выпуклые глаза его напоминали два плавающих компаса.

Полковник сел на прежнее место и попытался собраться с мыслями, однако до предела натянутая струна звенела от малейшего прикосновения…

— Итак, продолжим, — заговорил «папа» сухим, бесцветным и немного визгливым голосом. — Впервые я столкнулся с некоторыми непонятными явлениями в нашем обществе, а точнее, в высших партийных кругах ещё лет пятнадцать назад. Мне показалось тогда, что в коммунистической партии существует ещё одна, тайная, неподвластная ни руководящим органам, ни партийной дисциплине. Всё это время я занимался разгадыванием этих ребусов и отслеживал каждое действие, анализировал каждое случайно обронённое слово крупных партийных и далеко не партийных мужей. И в последние годы пришёл к твёрдому убеждению, что в нашем государстве действует глубоко законспирированная и не знающая провалов международная организация. Из её недр когда-то вышла коммунистическая идея с её философией, трудами по экономической реформе человеческого общества, затем оттуда же явилась на свет идея фашизма… Одним словом, этот монстр способен родить всё что угодно, но лишь то, что необходимо в данный исторический момент, — от учения Фрейда до новых религиозных течений и культов. Когда-то надводной частью этого айсберга был вполне официальный Коминтерн. Сталин сам был частью незримой системы управления, хотя не подозревал об этом, и разгромил Коминтерн лишь потому, что не смог подмять его под себя. Но и вождь ошибся, поскольку не знал, что подобные организации не подлежат ни разгрому, ни упразднению. Они просто переформировываются, уходят в подполье и как бы исчезают из поля зрения. Большинство политиков независимо от их ориентации со временем попадают в сферу деятельности Коминтерна и незаметно начинают исполнять чужую волю… Эдуард Никанорович, вы когда-нибудь задумывались об этом феномене?

— Кто убил Нигрея? — спросил полковник.

— Охрана приняла его за террориста, — вымолвил патрон. — Обстановка в государстве вам известна… Но об этом чуть позже. А сейчас не отвлекайтесь, отвечайте на вопрос.

— Я не политик и не поддаюсь влиянию, — отчеканил Арчеладзе.

— То есть осознанно выполняете чей-то заказ?

— Верно. В данном случае ваш.

Становилось ясно, что «папа» подозревает его в связи с Интернационалом…

— Но я не давал задания шпионить за мной, — «папа» метнул микрофон с присоской в окно — «прилипала» почти беззвучно легла на стекло. — Разумеется, Эдуард Никанорович, сказать вам нечего. Однако и об этом поговорим позже. Попробую поставить вопрос иначе. Я не рассматриваю существование Коминтерна как вредной или враждебной организации. Наоборот, считаю его единственной реальной силой, способной управлять миром. Бороться с ним бессмысленно, да и не нужно. Коминтерн давно уже диктует политические и межгосударственные экономические отношения. Только он знает, где начнётся война, где она закончится и в чью пользу, где и какой кандидат

получил большинство на президентских выборах и почём будет баррель нефти через три года… Не стану скрывать, Эдуард Никанорович: я давно ищу прямой выход на представителей Коминтерна. В России они предпочитают действовать нелегально и не идут на контакт с политиками, но всегда имеют возможности воздействовать на них. Создавая ваш специальный отдел, я уже знал, в чьих руках находится золотой запас. А вы и ваши люди нужны были мне как раздражитель. Рано или поздно вы обязаны были почувствовать, что золото не разворовали, не растащили в карманах, что в мире существует эта вездесущая и всемогущая сила. Признаюсь, я следил за каждым вашим шагом и убеждён, что вы, Эдуард Никанорович, вышли на прямую связь с Коминтерном. И теперь выполняете его волю, особенно в последнее время. А поскольку вам было рекомендовано установить за мной наблюдение и прослушивание, я сделал вывод, что моей персоной заинтересовались. Так ли это?

— Так, — признался полковник. — Но больше не спрашивайте ни о чём.

— Понимаю, — многозначительно проронил патрон. — Причина единственная — моё влияние на первых лиц в государстве… Эдуард Никанорович, вы могли бы постепенно вывести меня на Коминтерн? Или как там он называется?.. Организовать встречу с представителем?

— Это невозможно, — заявил Арчеладзе. — Организация, которую вы называете Коминтерном, сама избирает, с кем встречаться, с кем нет.

— Дорогой Эдуард Никанорович, а вы повлияйте! — напористо сказал патрон. Они тоже люди и поддаются влиянию. Думаю, это у вас получится.

— Не хочу лежать в мусорном баке со струной на шее.

— У вас нет выбора, генерал. Лежать в моём предбаннике тоже не очень-то приятно, — намекнул «папа». — И Капитолина просит вас быть сговорчивее…

— Капитолина? — вздрогнул полковник.

— Да… Пока вы ищете возможность связать меня с Коминтерном, она поживёт… отдельно от вас.

— Постараюсь что-нибудь сделать, — проговорил Арчеладзе. — Но не обольщайтесь, нет никакой гарантии…

— А вы постарайтесь! — посоветовал патрон. — Когда нужно, вы очень изобретательный человек. Например, для меня загадка — каким образом вы умудрились подменить золотой значок у Зямщица. Но меня не интересуют секреты вашего искусства. Важен результат!

18

Стратиг глянул через плечо, нависающие брови закрывали глаза.

— Повтори.

— Не изменяй судьбы, — попросил Мамонт. — Я знаю свой рок…

— Ты знаешь свой рок? — медленно проговорил Стратиг. — Забавно слышать… Ну что же, идём!

Он вынул из-под лавки топор, попробовал лезвие пальцем и, не оглядываясь, направился к двери. Из гостиной был ещё один выход — через парадное крыльцо, выводящее к реке. По этим коридорам и лестницам давно не ходили, кругом лежала пыль, вздымавшаяся под ногами. Стратиг отвернул массивные медные запоры и толкнул высокую створку: вечернее солнце било в глаза, на воде лежал его багровый след. По-осеннему огненный старый парк полыхал над головой.

— Смотри на солнце! — приказал Стратиг. Смотреть на солнце уже было не больно: окутанное вечереющим небом, оно утратило ослепительный свет. Мамонт смотрел не мигая, и всё-таки глаза начали слезиться. Он зажмурился и увидел пурпурный диск с четырьмя лучами, стоящими друг к другу под прямым углом.

— Видишь свой рок?

— Вижу…

Стратиг молча срубил сучковатое деревце, точными ударами отсёк ветви и вершину. Получился посох.

— Вот тебе твой рок, ступай!

— Куда?

— На все четыре стороны.

Мамонт сморгнул слёзы, нетвёрдой рукой взял посох:

— Что же, я повинуюсь року.

— Теперь ты не станешь укорять, что я изменил судьбу?

— Нет, Стратиг.

— Ура!

— Ура, я Странник…

Он повернулся спиной к солнцу и пошёл на восток. Мрачный взгляд Стратига холодил затылок, и даже когда парковая дорожка скрылась за чёрными стволами лип, Мамонт ощущал его и сдерживался, чтобы не оглянуться. Он вышел на высокий и ветреный берег Волхова и остановился, опершись на посох. Тёмная вода играла багровыми бликами, словно осколками разбитого сосуда. Через несколько минут солнечная дорога истаяла, погрузилась в воду, и с востока, из-за реки, начал медленно подступать мрак.