Сокровища Валькирии. Страга Севера
Шрифт:
— Не всё! — Стратиг, кажется, начинал сердиться. — У тебя была исключительная возможность мягкого контакта с кощеями. Я послал к тебе самую одарённую Дару! Она исполняла уроки самого Зелвы. А ты пренебрёг её способностями контролировать любого кощея.
— Это особый разговор, Стратиг, — внутренне напрягаясь, сказал Мамонт. — Я не мог переступить через себя…
— И в результате Кристофер Фрич оказался со струной на шее! — Стратиг дохнул холодным гневом. — А при условии «бархатного» контакта с ним этот кощей мог бы послужить нам. И мы бы сейчас полностью контролировали золото в бункере и деятельность фирмы. Да, ты исполнил свой урок, но создал новые проблемы. Теперь неизвестно, кто заменит Фрича, к тому же кощеи станут проявлять максимум осторожности.
— Я
Стратиг неожиданно сбросил овчинную шубу, оставив её лежать посредине зала, будто змеиный выползок, отошёл к огню. И сразу стал похож на усталого, отягощённого заботами мужика. Белая, широкого покроя рубаха на его плечах обвисла, показывая худобу и не такую уж мощь его тела, как это казалось.
— И ты упрекнул меня, — промолвил он, глядя в огонь. — Да, Мамонт, я изменил твою судьбу. Как изменил её у многих гоев… Таким образом, я разрушаю Гармонию единства разума и духа. Но я вынужден это делать!
Он взглянул через плечо и снова отвернулся. И почудилось, стал ещё ниже ростом.
— Меня раздирают противоречия. По ночам, когда остаюсь один, ко мне приходит глубокая тоска. Я начинаю сомневаться… Все упрекают меня, все хотят жить, следуя своему року. Наверное, я представляюсь злодеем… Не помню ни одного гоя, который бы не пожаловался на меня, когда к ним является Атенон. А избранные Валькириями, как ты, просят их вмешаться, чтобы восстановить Гармонию. И я преклоняюсь перед Владыкой за то, что он всегда молчит в ответ на жалобы. Потому что он — единственный, кто понимает, отчего мне приходится разобщать разум и дух. Остальные, в том числе и Валькирии, только ропщут…
Гордый и властный вершитель судеб стал печальным, и оттого возбуждалось доверие к нему: он говорил сейчас то, что выстрадал. Загадочное существование Стратига и его поступки диктовались некими высшими интересами. Он управлял земной жизнью гоев, и это создавало обманчивое впечатление простоты его урока, нежели чем таинственность космической стихии Валькирий.
Мамонту показалось, что Стратиг — очень одинокий человек…
— Гармония невозможна, миром правят кощеи, — продолжал он. — Изгои же не увидят света до тех пор, пока в мире не утвердится Гармония. Это замкнутый круг, порвать который пытаются многие поколения Вещих Гоев. Мы вынуждены жить среди изгоев, но, даже обладая солнечным духом и разумом, не вправе жить, согласуясь с ними. Нам необходимо таить эти сокровища точно так же, как таим источник Знаний — Вещую Книгу. Нельзя быть белой вороной в чёрной стае. Если бы я не изменял судьбы, у кощеев бы хватило на всех гитарных струн. Мне приходится лишать гоев Гармонии и тем самым хранить их от петли. Однако ни один Стратиг не имел никогда силы и власти изменить судьбу Вещего Гоя. И что из этого получается, ты знаешь. Они не могут избежать своего рока. Князь Олег избавился от коня, но не избавился от гадюки в его черепе… В мире изгоев носители Гармонии становятся уязвимыми и беззащитными, как дети. Они, имеющие космический дух и высшие знания, вдруг оказываются совершенно неопытными в делах житейских. И это тоже замкнутый круг… Пока на земле не восстановится гармония триединства Света, изгои не прозреют. Восток и Запад — это лишь утро и вечер, это мир длинных теней, по которым невозможно получить представление ни о предмете, ни о человеке, ни о пространстве. А свет дня, свет солнечного зенита, вот уже скоро тысячу лет Атенон носит по земле, и умещается он в огоньке свечи. Кощеи боятся дневного света, ибо в мире длинных теней легче управлять изгоями.
Стратиг поднял с пола шубу, набросил её на плечи и ушёл от огня. И вновь стал строгим и суровым.
— Я знаю твой рок, Мамонт, и вижу твоё желание. Ты бы хотел уйти в пещеры и добыть соль Знаний. И я предоставлю тебе возможность вкусить её горечь, отпущу на Урал. Но ровно через год верну назад. Да, я вынужден изменить твою судьбу. Даже когда надвинулся ледник и земля погрузилась в холодный мрак, нельзя было всем уйти в пещеры. Кому-то приходилось оставаться на поверхности и зажигать светочи
— Понимаю это, Стратиг, — проронил Мамонт. — Но одного года мало, чтобы познать Весту.
— Для твоего урока будет достаточно, — отрезал он. — Мне нужен Страга Запада, мужественный и решительный гой, неуязвимый для кощеев. Зелва погиб, потому что они стали уничтожать всех носителей Гармонии без разбора. Ты поселишься в безопасном месте — на Азорских островах.
— В чём же состоит суть моего урока?
— Это земные дела, Мамонт… Найденное тобой золото должно послужить будущему. Мы вложим его в развитие энергетической программы «Соларис». Ты отберёшь в военно-промышленном комплексе России самых лучших учёных, занимающихся проблемами энергетики…
Ещё Августа-Дара предупреждала его, что Стратига не следует перебивать, когда он говорит, тем более отказываться от урока. Стратигу можно было лишь повиноваться…
— Я не стану исполнять этого урока, — заявил Мамонт и встал. — Не изменяй моей судьбы, Стратиг!
Он хотел повиноваться только своему року, которого не знал, впрочем, как и не знал и о последствиях, которые могли быть роковыми, — Стратиг не прощал дерзости…
Референт «папы», кореец средних лет по прозвищу «Нинзя», был предупреждён о приезде Арчеладзе и встречал у калитки. Учтивый и бесстрастно-вежливый, он проводил полковника через розарий и, оставив в зале второго этажа, пошёл докладывать хозяину. Ожидая приглашения, полковник прогулялся вдоль высоких готических окон, занавешенных открытыми жалюзи — единственным средством от прослушивания через стёкла, и высмотрел Воробьёва. Тот бродил за оградой розария и откровенно тосковал. Возле дома «папы» на сей раз не было ни одной машины, и это несколько обескураживало полковника: если тут собрался бы экстренный совет, то Колченогий и Комиссар должны присутствовать. Вот была бы замечательная встреча!..
Нинзя вернулся через несколько минут, предупредительно раскрывая перед гостем двери, сопроводил его к кабинету «папы» и, прежде чем впустить, протянул руку к полковнику, замер в ожидании.
— Что? — спросил Арчеладзе, не поняв такого жеста.
— Оружие, — попросил референт-телохранитель. Это было странно: не иначе как разоружить полковника приказал сам «папа», потому что в прошлый раз, когда Арчеладзе приходил сюда, у него не отнимали пистолета.
— Карманы показать? — с издёвкой спросил он, отдавая оружие референту. Тот невозмутимо распахнул перед гостем дверь.
— Прошу вас.
«Папа» встретил его у порога, как-то по-дружески пожал руку и усадил в кресло за столик под торшером. Сам сел напротив, тем самым как бы подчёркивая неофициальность встречи. Одет он был не по-домашнему, а в серую тройку, словно только что вернулся с высокого приёма. Банный день, с точки зрения полковника, должен был несколько расслабить хозяина, создать более упрощённую обстановку.
Полковник расстегнул кожаную папку с материалами по Ужгороду и деловито начал доклад. От первого же сообщения о способе переброски золота через границу «папа» насторожился и потом уже не мог скрыть взволнованного интереса. Он самолично стал просматривать заключение экспертиз, фотографии, а плёнку с видеофильмом о контрольно-измерительной станции просмотрел дважды и часто останавливал кадры.
— Любопытно, — наконец заключил он, принимая свой прежний, спокойно-пристальный вид, — где сейчас исполнитель? Тот, что возил амальгаму?
— Убит, — сказал полковник. — Сразу же после встречи.
— Вот как, — задумчиво проронил он и ослабил узел галстука. — Эдуард Никанорович… я не могу объяснить для себя нескольких вещей. Что происходит? Едва вы нашли Птицелова, как он тут же принял яд. Теперь этот старик… Странно умирают люди, правда?
Он начал развивать какую-то мысль и собирался пойти далеко в своих обобщениях. Можно было сейчас назвать и при желании даже показать убийцу старика Молодцова, но это не входило в планы Арчеладзе. Следовало убедить «папу», что информатор погиб случайно, от рук грабителей, однако шеф не дал говорить.