Сокровище для дракона
Шрифт:
— Теа, милая, у тебя, несомненно, красивые глаза, но, когда они занимают всё лицо, мне становится страшно, меня не было всего несколько унов, а платья на тебе висят. Пожалуйста поешь, ведь я уже здесь, ты можешь больше не волноваться за меня.
— Хорошо, — сказала я. И стала накладывать себе ароматного картофельного салата и фаршированной рыбы. К моему огромному сожалению эта еда, как и вся предыдущая за день, в моем желудке продержалась ровно до того момента, как я её ела. Меня долго тошнило, скручивая внутренности, и едой, и желчью. Когда я наконец-то вышла Себастьян белый
— Любимая, а это не может быть признаком токсикоза? Возможно, ты понесла, ведь мы не думали о предохранении…Нет, не подумай, я буду очень рад, просто тогда нет смысла ждать окончания учебы. Тебе необходимо как можно…
— Нет, Себастьян. Только вчера у меня закончились лунные дни. Так что это точно не беременность. Прости. — было видно, как он расстроился. Глаза горели красным, пальцы нервно подрагивали, я поспешила его успокоить, — мне кажется я чем-то отравилась. Пру дней пища просто не держится в желудке. Уверенна все пройдет. Верь мне, я же врач в конце концов.
Он невесело рассмеялся: — Если завтра тебе не станет лучше — пойдем к лекарю.
— Один плюс, — засмеялась я, — далеко идти не придётся. Чего-чего, а этого добра ту навалом.
Ночью он обнимал меня, согревая горячими объятиями, нежно целовал и рассказывал о том, как скучал. Я не заметила, как провалилась в сон, обласканная и нужная, убаюканная тихим шёпотом низкого с хрипотцой голоса и терпким запахом полыни и можжевельника. Твердая подушка всю ночь под моей щекой вздымалась, а размеренное сердечное тук-тук-тук, убаюкивало меня вновь, если я в панике просыпалась, ворочаясь и пугаясь.
Хмурое серое утро не прогнало сумрак ночи, лишь слегка подсветило несмелыми осенними лучами сизое небо. На подушке, по-детски трогательно подложив под щеку ладонь, спал мой Цесс. Его густые четко очерченные брови были хмуро сведены и мне захотелось разгладить недовольные морщинки, что делали его лицо суровым. Протянув к нему руку, я слишком громко ахнула, тем самым разбудив мужчину. Сонно проморгавшись он тут же перевел на меня взгляд.
— Что-то случилась, милая?
— Да, и я не знаю, что это такое, — ответила я, в буквальном смысле паникуя. Я протянула ему руку.
— Одевайся, нам нужно срочно повидать Арду. Нет, оставайся здесь. Я сам приведу его.
Когда он ушел, я еще раз решила взглянуть на то, что так испугало и его, и меня. Там, где еще вчера вилась золотая помолвочная вязь все капилляры и сосуды до локтя почернели, испещряя черными реками и грязными ручьями бледную до синевы кожу, а ритуальные завитки и ногти стали темно-серые словно графит.
Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным.
*Сарацинское пшено — рис или любое другое белое пшено.
Глава 26. Успех — это когда ты девять раз упал, но десять раз поднялся
Мне казалось я закрыла глаза всего на мгновение, но вот уже сухие пальцы названного отца обхватили мое запястье, считывая пульс. Прохладная рука, по сравнению с лихорадочно горящим лбом приносит невероятное облегчение, и я закрываю глаза, блаженно щурясь. Он крутит мою руку с вязью, и на его лице я читаю панику и отчаяние,
— Филия, расскажи мне подробно симптоматику, попробую поднять книги…
Я, не скрывая рассказываю про отсутствие аппетита, общую вялость, бессонницу, неусидчивость, перепады настроения, головокружения, а затем осторожно шепчу, надеясь, что Себастьян не расслышит:
— Я не чувствую ног, отец. Могу ими шевелить, но я ущипнула себя за бедро и не почувствовала ничего.
Он проводит несколько тестов, с сожалением соглашаясь со мной. Я предлагаю перейти, пока я еще могу это сделать в лечебное крыло. Мужчины соглашаются, и все же Себастьян отправляется за медсестрой, просто на всякий случай, хотя я уверена, что втроем мы бы прекрасно дошли, и никаких проблем не возникло бы.
Пока Виверна нет, Ардуано изображает бурную деятельность: раскладывает цилиндры с кровью, с преувеличенной тщательностью собирает саквояж, сосредоточенно читает этикетки, написанные на микстурах, в общем делает все, лишь бы не смотреть на меня, прекрасно понимая, что я осознаю безнадежность ситуации. Почему-то, я возлагала огромные надежды именно на его приход, я была уверена, что как только он войдет и осмотрит меня — то тут же определит, чем я больна и сразу же назначит лечение, но нет. На его лице страх сменяется паникой, а решимость обреченностью:
— Нет, — говорю я.
— Что нет, Таня?
— Нет. Не вздумай, ты знаешь, о чем я говорю. Я не прощу себе этого никогда, — я не смогу жить осознавая, что названный отец вновь прибегнул к запрещенной лекарской магии, отдавая за меня оставшиеся годы жизни. Себастьян как-то говорил мне, что ощущает, будто давно взял взаймы у судьбы и все никак не может отдать долг, а процент с каждым годом растет, все безнадежнее загоняя в яму. И он не понимает, что сделать для того, чтобы больше не ощущать себя так. — Пообещай мне, нет, поклянись!
— Дочка…
— Я сказала нет, ты меня знаешь достаточно хорошо, чтобы понимать, что даже если я выживу, то жить с таким грузом мне будет не под силу. — строго говорю я. — Пожалуйста, отец.
— Главное здесь слово — жить. — Я очень строго посмотрела на него и покачала головой, он пытался разглядеть хоть толику слабины, но я была непреклонна. Очень тихо Арду произнес:
— Клянусь.
Спустя несколько мгновений вернулся Себастьян, он привел главную медсестру, которую откровенно потряхивало. От Виверно так и пыхало силой, и видно было, что он едва сдерживается, чтобы не обратится. Густой туман разрушительной энергии клубился под ногами, сворачиваясь в тонкие спирали и обволакивая мои ноги. Словно дружелюбные щупальца они обнимали меня, лаская и поглаживая, придавая мне сил идти на онемевших ногах.