Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Отец взглянул на него искоса, приподняв бровь.
— Ты так думаешь? Что ж, это могло бы случиться, будь я таким дряхлым стариком, каким ты меня, похоже, считаешь. Но я знаю, что с моей памятью всё в порядке, и тот последний разговор с Карелом имел для меня особое значение. Я мысленно возвращался к нему снова и снова, вспоминал каждое слово, потому что, то был наш последний разговор. Карел никак не мог примириться с широко распространённой ненавистью к евреям, потому что она казалась ему идущей вразрез со всем, во что он уверовал ещё в детстве. Он спросил — почему, как я думаю, евреев всегда винят в муках Спасителя?
Анри слегка улыбнулся.
— Не успел я назвать очевидную, как мне казалось, причину, как Карел заявил — если принять на веру постулат, что Иисус явился в наш мир, чтобы искупить своей мученической кончиной наши земные грехи, то, следуя логике, мы должны признать все сопутствовавшие искуплению события частью Божественного плана. А коли так и коль скоро Господь по своей природе всеведущ, Он заранее предвидел и предусмотрел каждую деталь этого плана. Почему же тогда, спросил меня Карел в свой последний день, во всём случившемся винят одних евреев? У нас с ними один Бог. Неужели Он отверг их, чтобы заботиться только о нас? Или мы должны поверить, что евреи — единственные грешники человечества и, без сомнения, виновны в том, что из-за них Спаситель вынужден был принести себя в жертву? А если так, то неужели лишь впоследствии все прочие народы, включая самонадеянных римлян, ступили на стезю греха, заразившись этим от иудеев?
Мессир Анри покачал головой, словно до сих пор пребывал в недоумении.
— Мне тогда, наверное, было лет двенадцать, но я помню, что даже в столь юном возрасте я смог понять подоплёку вопросов своего наставника. Помню, как, поразмыслив, я сказал Карелу, что думаю по этому поводу, и удивился, когда он со мной согласился. «Конечно, всё это чепуха, — сказал он и отвесил мне лёгкий подзатыльник, как делал всякий раз, когда бывал мною доволен. — Оскорбительная нелепость подобных заключений очевидна любому человеку, способному логически мыслить и выстраивать цепь рассуждений. Будь евреи единственными грешниками в мире, не было бы причин для существования христианства. Евреи уже считают себя избранным народом, поэтому потребовалось бы лишь сошествие на землю еврейского Мессии и свершение всего того, что требуется по еврейскому закону. Однако всё случилось по-другому. Благое послание распространилось из Израиля во все страны мира, ставшие впоследствии христианскими. Ведь с этим никто не спорит. Так скажи мне, юный Анри Сен-Клер, какова, по-твоему, истинная причина, лежащая в основе всей этой вздорной напраслины, которую возводят на евреев?»
— И у вас нашёлся ответ?
Мессир Анри поднял бровь.
— Ну а ты мог бы дать на это ответ, ты — человек уже взрослый?
Андре улыбнулся и склонил голову, как будто соглашаясь с отцом. На самом же деле он считал, что подробно смог бы ответить на такой вопрос, к полному удовлетворению Карела. Однако Андре ограничился кивком.
— И что же тогда сказал Карел? — осведомился он.
— Я никогда не забуду того, что он сказал. Он заявил, что именно священнослужители — Карел был склонен почти во всём на свете винить клириков и вообще церковь — задумали оклеветать евреев ещё на заре христианства, когда им потребовался козёл отпущения и нужно было отвлечь внимание людей от собственных грехов. Карел твёрдо в это верил. «Евреи оказались лёгкой добычей, — сказал он, — и церковь, запомнив это, с тех пор не раз прибегала к такому же приёму».
Последовало долгое молчание. Наконец Андре спросил, как бы между прочим:
— А что вы думаете обо всём этом, отец? О том, что из евреев сделали козла отпущения? Вы поддерживаете идею Карела?
Они разговаривали уже долго, и теперь мессир Анри полулежал в кресле: его скрещённые ноги почти упирались в очаг, подбородок касался груди. Старый рыцарь приподнялся, сел прямее и поднял с пола свой кубок.
— По-моему, я всегда её поддерживал. — Он пригубил вино и поморщился. — Тьфу! Вино нагрелось... Стояло слишком близко к огню. — Анри поднялся и взял кубок сына. — Давай-ка. Кувшин, должно быть, ещё холодный. Ещё по кубку, перед тем как отправиться на боковую.
Когда он вернулся с полными кубками, Андре подбросил поленьев в огонь. Глядя на то, как разгорается пламя, молодой рыцарь принял у отца вино, а старший Сен-Клер снова уселся и продолжал говорить, как будто беседа и не прерывалась:
— Я не сомневаюсь, что из евреев сделали козла отпущения, хотя не могу сказать, почему и когда это случилось. Зато могу сказать, что так было не всегда. Иудеи испокон веку были любителями поспорить, они и между собой цапались задолго до прихода в мир Иисуса. Они всегда вели себя грубо и заносчиво, проявляя нетерпимость ко всем, кто не разделял их веры и не почитал их сурового, безжалостного Бога. Из хроник известно, что римляне презирали их за такое высокомерие и терпеть не могли из-за бунтов, беспорядков и прочих неприятностей, которые постоянно причиняли им евреи. В конце концов, Иудея была лишь крохотной провинцией великой империи римлян, однако именно там вечно происходило брожение, появлялись подстрекавшие невесть к чему проповедники... Словом, Иудея являлась неиссякаемым источником беспокойства и раздражения. Ну а когда мятежные жители Иудеи дошли до того, что поднялись против Рима с оружием в руках, терпение имперских властей лопнуло и решено было покончить с этим осиным гнездом. Легионы вступили в Иудею, захватили и разрушили город Иерусалим и подавили сопротивление с той беспощадностью, которую римляне всегда проявляли в подобных случаях. Евреи отчаянно сопротивлялись, засев в горных крепостях, но римляне осаждали и уничтожали эти крепости одну за другой. На подавление восстания ушли годы, но в конце концов все очаги мятежа были уничтожены. А поскольку именно вера объединяла непокорный народ и воодушевляла его на борьбу, римляне, всегда доводившие дело до конца, нанесли удар в самое сердце еврейской веры — снесли Храм Соломона и предали мечу всех священнослужителей. Оставшихся в живых жителей обратили в рабство и вывезли за пределы провинции, стремясь полностью очистить Иудею от евреев, чтобы те никогда больше не досаждали Риму. Но...
Старший Сен-Клер выпрямился ещё больше, засунул кончик мизинца в ухо, критически рассмотрел палец и вытер его о бедро.
— Но всё это было лишь карой за восстание против Рима. В глазах Рима такое наказание было совершенно справедливо, и оно не имело ничего общего с той бессмысленной ненавистью, которую питают христиане к евреям в наши времена.
Сделав маленький глоток вина, мессир Анри посмаковал его и добавил:
— А ведь именно от евреев мы узнали о Едином Боге. Христиане, Андре, обычно забывают, что знание о Боге, которого мы почитаем, пришло к нам прямиком из Писания, посланного Господом евреям. Мы должны быть благодарны им за это, за то, что они одарили нас верой. Но нет, мы предпочли в лучшем случае чураться их, а в худшем — оскорблять и преследовать. Карел как-то рассказал, что во время странствий судьба свела его с несколькими еврейскими семействами. Он считал, что это обычные люди, точно такие же, как христиане, только у них несколько иные взгляды на то, какое именно поведение угодно Богу. В конце концов, Иисус был евреем. «От этого всё равно никуда не деться», — частенько говаривал Карел. Так когда же произошёл перелом? Когда для христиан стало неприемлемым, что Иисус был евреем всю свою земную жизнь и остался им навсегда, ибо его отец — Бог Израиля? Как можно мечтать и говорить о возвращении в Сион — то есть в Иерусалим, пылко восхвалять библейский Израиль и притом ненавидеть евреев? «Где тут хоть какая-то логика?» — спрашивал Карел. Спрашивал об этом всех и каждого, кто проявлял хоть какой-то интерес к его рассуждениям.
Анри посмотрел на сына, словно надеясь услышать ответ. Когда стало ясно, что ответа ему не дождаться, он поднял руки с растопыренными пальцами, словно показывая, что эти мысли принадлежали Карелу, а не ему самому.
— Что ж, ответ Карела на этот, по сути, не имеющий ответа вопрос, состоял в том, что логика священников — «жреческая», как он её называл, — отличается от общечеловеческой. Для нормальных людей она неуловима и непостижима, потому что погребена во мраке задних проходов клириков.
Мессир Анри громко рассмеялся.
— Мне нравилось, когда он говорил такие вещи, хотя я всё время боялся, что к нам нагрянет шайка возмущённых епископов и нас обоих предадут церковному суду за ересь. Карел часто и настойчиво повторял, что священники редко бывают умными, ещё реже — образованными, но коварства большинству из них не занимать и пекутся они в основном лишь о собственных корыстных интересах. Большинство священников, утверждал Карел, — посредственности, которым никогда не стать епископами, прелатами или князьями церкви, а в клирики они подались потому, что родились младшими сыновьями и не могли рассчитывать на фамильное наследство. В молодости все они сталкивались с несложным выбором: стать рыцарем или надеть рясу. Те, для кого военная служба с её тяготами и риском была неприемлема, неизбежно избирали более лёгкий и простой путь: жить за счёт других. То есть принимали сан.
Анри выпрямился, залпом допил оставшееся в бокале вино, легко поднялся на ноги, подошёл к столу и поставил кубок.
— И это, мой сын, всё, что я могу рассказать тебе о евреях и моём отношении к ним, — сказал он, бросив взгляд на Андре, который по-прежнему сидел в кресле и смотрел на отца. — Помогло тебе что-нибудь из рассказанного мной решить дилемму с Ричардом?
— У меня нет никакой дилеммы, отец. Я просто не приемлю его поведение.
Брови мессира Анри слегка дёрнулись, что служило признаком раздражения.