Сокрушитель Войн
Шрифт:
Лларимар нахмурился, когда Гимн так пренебрежительно отозвался об обители богов.
– Праздник в городе просто потрясающий, ваша милость. Такого великого торжества в Т'Телире не случалось уже несколько десятилетий.
– Тогда я повторяю, что тебе следует быть там и радоваться празднику.
– Я просто…
– Тушкан, – перебил Гимн, в упор поглядев на жреца, – если ты что-то и можешь доверить мне делать самостоятельно, так это развлекаться. Торжественно обещаю, что я восхитительно проведу время, напиваясь до посинения и наблюдая за тем, как эти милые люди поджигают фейерверки. Иди к своей семье.
Лларимар помедлил, затем встал, поклонился и ушел.
«Этот человек, – подумал Гимн, потягивая фруктовый напиток, – слишком серьезно относится к работе».
Эта мысль его позабавила, и он развалился на диване, наслаждаясь зрелищем. Однако вскоре его отвлекло появление еще одной особы. Вернее, одной важной особы в сопровождении нескольких менее важных особ. Гимн снова пригубил напиток.
Новоприбывшая поражала красотой – богиня все-таки. Блестящие черные волосы, светлая кожа, роскошные изгибы тела. Одежды на ней оказалось гораздо меньше, чем на Гимне Света, что, впрочем, было свойственно богиням Двора. Разрезы по бокам тонкого одеяния из зеленого с серебром шелка открывали бедра, а вырез был столь глубок, что оставлял очень мало простора воображению.
Аврора Соблазна Прекрасная, богиня честности.
«А вот это уже интересно», – подумал Гимн, улыбнувшись самому себе.
За женщиной следовало десятка три слуг, не считая верховной жрицы и шести младших жрецов. Мастера фейерверков засуетились, поняв, что у них теперь не один, а два божественных зрителя. Их помощники забегали, торопливо готовя очередную порцию огненных фонтанов. Несколько слуг Авроры выскочили вперед с разукрашенным диванчиком и поставили его на траву рядом с Гимном Света.
Богиня расположилась на диванчике со свойственной ей грацией: скрестила совершенные ноги и улеглась на бок в соблазнительной, но благопристойной позе. При желании она могла повернуть голову к зрелищу в небе, но ее внимание было явно сосредоточено на Гимне.
– Мой дорогой Гимн, – промолвила она, принимая от слуги кисть винограда. – Ты даже не поприветствуешь меня?
«Ну, началось», – подумал Гимн.
– Моя дорогая Аврора. – Он отставил кубок и сплел перед собой пальцы. – Разве могу я быть таким грубияном?
– Грубияном? – изумленно переспросила она.
– Конечно. Опять эти твои ухищрения, чтобы привлечь внимание к своей персоне... кстати, эти твои штучки великолепны. У тебя что, макияж на бедрах?
Аврора улыбнулась и положила в рот виноградину.
– Что-то вроде рисунка. Эскиз создали самые талантливые художники из числа моих жрецов.
– Мои им поздравления, – кивнул Гимн. – Как бы там ни было, ты спросила, почему я тебя не поприветствовал. Давай предположим, что я поступил так, как мне, по твоему мнению, следовало. Ты бы хотела, чтобы при твоем приближении я разразился восторгом?
– Естественно.
– Чтобы я отметил, как ты потрясающе выглядишь в этом платье?
– Я не отказалась бы.
– Чтобы я упомянул, как твои завораживающие глаза сверкают в свете фейерверка подобно раскаленным углям?
– Было бы неплохо.
– Чтобы сказал, что твои губы такие притягательные и сочные, что у любого мужчины перехватит от них дух, но он все равно при каждом воспоминании будет пытаться восхвалять тебя в гениальных стихах?
– Мне бы это польстило.
– Значит, такой реакции ты от меня ждешь?
– Ну конечно!
– Проклятие, женщина! – воскликнул Гимн, поднимая кубок. – Если я буду потрясен, заворожен и не смогу дышать – то как, к Фантомам Калада, я смогу тебя поприветствовать? Я же должен по определению потерять дар речи!
Она рассмеялась:
– Что ж, вижу, сейчас ты явно его обрел.
– Ты удивишься, но он всегда при мне, – парировал Гимн. – Просто иногда забываю полезть за словом в карман.
– А разве ты держишь слова в карманах?
– Дорогая моя, ты так плохо меня знаешь? Мои слова редко находятся там, где нужно.
Аврора улыбнулась, когда вспыхнул очередной огненный залп. В ауре двух богов искры заиграли невероятными красками. Те искры, что падали далеко от их биохроматической ауры, на контрасте казались тусклыми, слабыми и такими холодными, будто их можно было спокойно собирать руками.
Богиня повернулась к Гимну:
– Так ты считаешь меня красивой?
– Конечно. Дорогая моя, ты безусловно имеешь отношение к красоте. Ты ее часть в буквальном смысле – это есть где-то в твоем титуле, если не ошибаюсь.
– Дорогой мой Гимн Света, да ты насмехаешься надо мной.
– Я никогда не насмехаюсь над дамами, Аврора, – отозвался он, снова взяв бокал. – Посмеяться над женщиной – все равно что переусердствовать с вином. Поначалу забавно, но похмелье кошмарное.
Богиня помедлила.
– Но у нас не бывает похмелья – мы не способны напиться.
– Не способны? – переспросил Гимн. – Тогда почему я пью так много вина, пропади оно пропадом?!
Аврора подняла бровь.
– Порой, Гимн, – заметила она наконец, – я не понимаю, когда ты ведешь себя серьезно, а когда дурачишься.
– Ну, тут я тебе могу легко помочь, – отозвался он. – Если ты когда-нибудь решишь, что я поступаю серьезно, то будь уверена – ты слишком стараешься вникнуть в проблему.
– Ясно. – Она перевернулась на живот и оперлась на локти, привлекая внимание к груди. Отблески фейерверка заиграли на ее обнаженной спине и легли цветными тенями между лопатками. – Значит, ты все-таки признаешь, что я сногсшибательна и красива. Не хочешь ли тогда удалиться с этого праздника? Развлечься как-нибудь иначе?