Соль и пламя. Вестница
Шрифт:
Завершалась новость вопросом: «Так что же заставило столь разных мужчин пасть пред одной женщиной? Любовь ли? Страсть? Магия?»
И правда, что? Иттан, скомкав газетный лист, поспешил к имению. В голове было туманно и пусто. Сердце молчало.
Тридцать три фамилии, за которыми скрывались тридцать три мужчины.
Он представил, как изящные руки Агнии, не знающие загара, гладят чей-то обрюзгший живот. Как она шепчет сквозь закушенную губу: «Я от тебя без ума». Как ее острые зубки кусают мочку уха какого-то юнца. Как стонет Агния под кем-то из оставшихся тридцати двух.
Отвращение накрыло его горячей волной. Поломало надвое. Тонкая игла, щедро залитая ядом, засела под сердцем, и яд медленно отравлял кровь. Иттан шел, и казалось, что все вокруг насмехаются над его неудачей. Что людской гомон обращен к нему. Что каждый в столице знает, как опозорился «бывший декан светлого факультета», связавшись с блудливой актрисой.
Он доверчивый идиот.
А она лгала.
Ему и еще тридцати двум мужчинам.
Иттан ворвался к себе в уличной обуви, упал лицом в подушку. Он лежал без движения, силясь остановить ход времени. Зажмуривался до красных пятен. Сцепил зубы, чтобы не застонать.
В дверь робко постучались.
– Господин Берк желает поговорить с вами, – проблеяла служанка таким жалким голосочком, что стало понятно: хорошего ждать не придется. Отец так не вовремя вернулся из похода и уже, конечно же, извещен о похождениях сына.
В кабинете, кроме отца, сидящего за столом с самым непроницаемым видом, завывала матушка. Она раскачивалась из стороны в сторону у окна, держась руками за подоконник. Под ногами ее валялась газета.
А небо затянуло пепельными тучами. И в воздухе, кажется, пахнуло грозой.
– Объяснись, – коротко приказал отец.
Он был седовлас, но не стар. Дряхлость не коснулась его мышц, в черных глазах не угасала страсть. И Иттан, всякий раз оказываясь под пристальным отцовским вниманием, ощущал себя мелким и незначительным. Песчинкой. Домашней зверюшкой, но не человеком.
– Не понимаю, в чем дело, – ответил он, выдержав холодный взгляд. Двинуться в глубь кабинета так и не решился, мялся на пороге как провинившийся ученик.
– В чем дело?! – пророкотал отец, и кулак его шарахнул по столу. – Ты спал с этой женщиной?
– Я ее любил, – поправил Иттан.
Маменька взвыла как раненая волчица, вцепилась ногтями себе в предплечья. Лицо ее налилось багряной краской.
– Молчи! – приказал отец, и слезы тотчас высохли на материнских глазах. – Любил он. – Губ отца коснулась усмешка. – Все мы по молодости любили. Кольцо ей дарить собирался, да?
Иттан кивнул – отрицать очевидное было бы глупо. Его допрашивали как нашкодившего пацана. Хотя чего ему стыдиться? Осознанный выбор взрослого человека. Да, выбор неудачный – но кто застрахован от ошибок?
Мать качалась на фоне грозового неба, отец откинулся в кресле.
– Она попросту тобой воспользовалась, а ты уши развесил. Не могу поверить. Тридцать три идиота повелись на женское тело! Боги, да что в ней такого было?!
– Она… она… – Мать захлебывалась беззвучной истерикой. – Одурманила… всех… позор…
– Ну-ну. – Отец провел ладонью по листу бумаги, который лежал на столе. – Мать права. Ты всех нас предал, сын.
Иттан подался вперед.
– Я…
Отец шикнул.
– Не перебивай. Когда я просил верховный совет пристроить тебя в академию, то ожидал, что ты свяжешь судьбу с колдовством, коль уж вояки из тебя не вышло. Мягкий ты больно, весь в маменьку. – Он с неприязнью глянул на женщину, хватающую ртом воздух. – Но тебя выставили вон. Первый промах. – Отец загнул большой палец. – Ты попал на первую полосу всех газет Янга, полюбив потаскуху. – Указательный палец согнулся вторым. – И, наконец, ты едва не потерял кольцо, гордость всего моего рода, которое не позволено носить даже твоей матери.
В кабинете повисло молчание. Маменька потирала безымянный палец. Слова о кольце ее оскорбили, но она не смела перечить супругу. Иттан отсчитывал половицы паркета. Отец вновь посмотрел на лист и, взяв перо, поставил внизу размашистую подпись.
– Завтра же ты отправляешься служить, сын, – сказал он, передавая лист Иттану.
Тот вчитался в содержание. Принудительное направление на воинскую службу. На три года. В северный гарнизон, который располагался вблизи Пограничья, государства теней.
– Но…
Нет, он не готов уехать в гарнизон. Его истинная сила не заточена на бой. Он – грамотный теоретик и неплохой практик в бытовой магии, но не более того. Да, мечу обучен, но постольку-поскольку. Место Иттана в академии или на городской службе.
Отец слушать не стал.
– Завтра же, – повторил нетерпеливо. – Иначе ты лишаешься всего. Всего. Титула, денег, наследства, даже имени. Ты перестанешь быть моим сыном, о чем я сообщу перед королем и всеми богами.
Мать, будто только сейчас осознав, что происходит, с воем упала в ноги отцу. Она хваталась за его брюки и просила:
– Помилуй его, ты же обещал, помилуй! Он пропадет! Он не справится! Ты обещал!
– Я передумал. – Отец рывком поднял ее с пола и приставил к стене. – Сын, каково твое решение?
…Повозка отправлялась на рассвете. Лил дождь.
Часть вторая
Соль хрустит под ногами
Глава 1
Иттан
Повозка, скрипя, остановилась у конюшен гарнизона. Зафырчали измотанные лошади, получив короткую передышку. Дохнуло болотом. Боги давно позабыли и гарнизон этот треклятый, куда Иттана занесла нелегкая, и его обитателей. По стенам ползли змеевидные трещины. Западная башня и вовсе обвалилась – судя по всему, от дряхлости, а не во время ожесточенного боя. Наверное, единственным, что внушало доверие, была крепостная стена, овивающая саму крепость и пристройки к ней. Высокая, в четыре человеческих роста, широкая и надежная.
От ворот уже спешило двое мужчин: первый в офицерской форме, второй в храмовом одеянии до пят. Оба поклонились Иттану, и офицер, низкорослый человек, чьи усики вились, а движения были суетливы, заговорил:
– Нам сообщили о вашем прибытии, господин маг.
– Иттан Берк. – Иттан пожал руку офицеру и постарался не обращать внимания на взгляд исподлобья, которым одарил его пышнотелый лысеющий храмовник. У служителей церкви и магов испокон веков сложились не самые теплые отношения. Первые называли все, что не поддавалось божественному объяснению, ересью, а вторые всячески доказывали ущербность церковных догм. Ибо мир без магии обречен на вымирание, а в мире, лишенном прожорливых храмовников, не поменяется ровным счетом ничего.