Солдат и пес. Книга 1

Гуров Валерий Александрович

Я поймал себя на том, что мысленно говорю: он, он… Хотя пора бы уже говорить: я. Да! Хватит цепляться за руины обыденного мировоззрения. Надо принимать реальность и встраивать себя в нее.

На секунду я закрыл глаза, вновь открыл — нет, я не надеялся, что длинный парень исчезнет, а вместо него возникну я, Сергей Борисов. Нет. Просто уж так, по простительной человеческой слабости. Все! Нет Сергея Борисова. А кто есть?..

Я полез во внутренний карман гимнастерки. Вынул красную книжицу — военный билет — и несколько аккуратно свернутых и подколотых скрепкой бумаг. Ну что ж! У

меня где-то около минуты, чтобы в самом первом приближении въехать в ход событий…

Через полторы минуты я был в казарме. Дневальный глянул на меня с легким поощрением: молодец, долго не шлялся.

— Сколько до подъема? — спросил я.

— Три часа без малого, — он улыбнулся, показав белоснежные зубы. — Спи-не хочу!

Я кивнул и прошел к своей койке.

Формально-то оно так, да вот уснуть мне было трудновато. Приходилось и свыкаться с положением и делаться философом, восклицая про себя: нет, ну каковы же прихоти судьбы!..

Судя по тому, что случилось со мной, ничего случайного в мироздании нет. Все мы под контролем… наших персональных ангелов, скажем так. Вот только понять их логику и чувство юмора иной раз бывает нелегко.

Я покинул облик контрактника Вооруженных Сил РФ Сергея Борисова для того, чтобы воплотиться в обличье рядового Советской Армии Бориса Сергеева. По воинской специальности, конечно же, кинолога.

Рядовой Сергеев Борис Андреевич, 1963 года рождения, бывший студент, ушедший из технического вуза по собственному желанию, призван в ряды СА в мае 1982 года. Имеет второй юношеский разряд по баскетболу. Совсем скромненький. Видать, позанимался малость, да и бросил… После карантина и принятия присяги почему-то в ракетном дивизионе направлен в Центральную ордена Красной Звезды школу военного собаководства, прошел курс обучения по специальности «вожатый караульных собак» вместе с подопечным — двухлетним кобелем Громом породы «восточноевропейская овчарка». Паспорт животного — тощая бумажная книжечка — прилагался. После выпуска рядовой Сергеев и пес Гром направлены во временное распоряжение военного коменданта города Н. с дальнейшим переводом к постоянному месту службы. Это событие было датировано 3 сентября 1982 года, стало быть сегодня где-то 4–6 сентября. Я не прослужил еще и полугода, стало быть по негласной солдатской иерархии называюсь «дух».

Вот с этим и жить еще полтора года. Да больше! С этим и жить…

В шесть утра вспыхнул яркий свет, и дневальный — не тот, что был ночью, другой — во все горло возопил:

— Па-а-адъем!.. — и казарма вмиг наполнилась суетой.

Откуда-то взялись несколько сержантов и офицер — старший лейтенант в сапогах, портупее и с красной повязкой на рукаве. Дежурный по части, ясное дело.

Со второго яруса прямо передо мной спрыгнул худощавый белобрысый парень.

— Привет! — радостно осклабился он мне.

— Привет, — улыбнулся и я.

— Ну что? Сегодня, кажись, раскидают по частям?

— Должны, — солидно кивнул я. — Посмотрим!

— Да… Хорошо бы нам в одну часть попасть!

— Это точно. Да только вряд ли…

Он вздохнул.

По ходу этого разговора мы самым интенсивным образом одевались.

— Колян! — окликнул его кто-то,

и он обернулся:

— Да?

Ну, имя теперь знаю. Уже неплохо.

— На зарядку! — прикрикнул старлей. — Быстро! Без ремней. Строиться!

Одетые, но распояской, мы выбежали на рассветный холодок, поеживаясь.

— Ну, — проворчал кто-то за моей спиной, — вот она тебе и осень… Здрасьте, год не виделись!

— Стройся по ранжиру! — командовали сержанты.

Я оказался почти правофланговым. Выше меня только один парень с голубыми авиационными погонами и петлицами. В этом отношении у нас тут царило полное разноцветье — ну, переменный состав, понятно.

— Баскетболом занимался? — вполголоса спросил я.

— Не, гандболом, — расплылся в улыбке он. — Нападающий! Первый разряд.

И верно, я бы мог догадаться: мощный детина, тяжеловес. Ручной мяч — спорт силовой, контактный, игроки как правило здоровые, массивные ребята.

— Напр-раву! — рявкнул один из сержантов. — Бегом марш!..

Зарядка оказалась элементарной. Побегали, поделали примитивные разминочные упражнения, опять пробежались, теперь уже к казарме.

— Полчаса на заправку кроватей и санитарно-гигиенические мероприятия! — скомандовал сержант.

Будучи лицом кавказской национальности, он произнес «гиенические», что, разумеется, осталось без комментариев.

Меня слегка подскребала мысль о том, где же находятся мои «мыльно-рыльные» принадлежности. Здравая логика говорила — в тумбочке возле кровати, но тумбочка наверняка одна на двоих с Колей. Где моя половина, где его?..

Коля сам помог мне ответить на этот вопрос, сунувшись в верхнюю половину тумбочки за мылом и зубным порошком.

— Давай скорее, — бормотнул он мне, — а то сейчас эти черти разорутся!

Под «чертями» он наверняка имел в виду солдат из постоянного состава, смотревших на нас как на чужаков.

Я сунулся в нижнюю половину, увидел там ровно сложенную бумагу, взял — слава Богу! Это был документ о прививках, сделанных Грому. От бешенства, еще чего-то там. Почему сертификат очутился в тумбочке, не знаю, но спасибо за это!

Прихватив барахло, включая помазок, я устремился в умывалку. Первым делом побриться! Но раковины все были заняты, толкаться не хотелось, пришлось подождать. В итоге малость задержался. И когда уже добривался, в помещение вкатился ефрейтор-краснопогонник с двумя значками на новенькой гимнастерке: комсомольским и классностью. Второй — очень красивый, стилизован под щит, с темно-синей эмалью и золотистым обрамлением. На нем красовалась цифра 2.

— Ты, б…дь, чего тут расщеперился?! Тебе отдельное приказание надо? — с ходу заорал он, раздуваясь от припадка начальственного вдохновения. — Кровать заправил?!

— Успеваю, товарищ ефрейтор, — вежливо сказал я. — До построения еще двадцать минут.

— Чего?! Какие, на хрен, двадцать минут?!

У ефрейтора в башке, видать, жила какая-то своя система счисления времени.

— Давай, кончай на хрен свою цирюльню, или я тебя сам под ноль сейчас побрею!..

Это была последняя относительно цензурная фраза, после чего последовал дрянной неостроумный ненорматив. Это меня возмутило.