Солдат идет за плугом
Шрифт:
Не скрывая своего расположения, он внимательно смотрел на подходившего к нему Фретича.
— Ну, Лисандр, — обратился он к нему тихо, с улыбкой, — почему же ты не пришел показаться мне в новом костюме? — Господин Фабиан поднялся, шагнул к парню и принялся со всех сторон оглядывать его костюм из синей саржи. — Тебе самому-то нравится? — спросил он, легонько потрепав Фретича по руке.
Тот ничего не ответил.
— Ну, ступай и ты в мастерскую, мальчик, — сказал директор, кладя ему руку на плечо.
— Скажите, господин директор, почему нас не обучают грамоте? — спросил вдруг
Слова Фретича прозвучали резко. По классу прошло легкое движение.
— Ну, довольно об этом, ступай, Лисандр… Не бойся, ты получишь образование… Урсэкие Васыле!
Скрипнула тесная парта, и длинные, как ходули, ноги понесли между рядами парт тщедушную фигуру Урсэкие.
Он подошел к директору и, опершись локтями на кафедру, наклонился, словно желая разглядеть какую-то запись в классном журнале.
— Плата! — угрожающе произнес директор, все еще косясь на Фретича.
— Понятно… — произнес Урсэкие, как бы размышляя над записью в журнале, затем хладнокровно направился к дверям.
— Куда?! — закричал вдруг директор.
Но костлявые плечи Урсэкие уже исчезли в приоткрывшейся двери. Директор вскочил с места, не в состоянии сдержать гнев.
— Горовиц Давид! — крикнул он отрывисто.
Вызванный тихонько собрал тетради и, прошагав мимо директора, спокойно вышел из класса.
— Ромышкану Филипп!
Лицо господина Фабиана искривилось и побледнело от бешенства. Рука, которой он пытался перелистывать страницы классного журнала, дрожала. А ученики, будто сговорившись, молчаливой толпой направились к выходу.
В нерешительности, не зная, как отнестись к такой неожиданной и странной выходке, директор захлопнул журнал. Взгляд его привлекла выскользнувшая оттуда сложенная бумажка. Господин Фабиан быстро пробежал ее глазами. Словно ужаленный, он смял листок в кулаке и быстро сунул его в карман.
Кучка учеников еще проталкивалась к двери. Директор так и впился в них подозрительным взглядом.
— Через пять минут прикажу сделать перекличку в мастерских! — крикнул он им вслед. И, понимая комичность своего положения — ученики уходили, повернув к нему спины и не обращая внимания на его слова, — господин Фабиан выскользнул из класса.
Весть о том, что ученики третьего — четвертого класса отказались выйти на работу в часы, предназначенные для учебы, что сам господин директор отправился к ним со своим проклятым синим журналом и что надзиратель Стурза мечется по коридору, как зверь в клетке, с быстротой молнии разнеслась по мастерским. Взволнованный этим слухом, кузнец Георге Моломан опрокинул ковш с песком, незаметно толкнув его ногой. Вот так! Теперь есть предлог выйти из мастерской! Ухватив пустой ковш за длинную железную ручку, кузнец вышел во двор за свежим песком. Дойдя до площадки в глубине двора, он остановился возле кучи железного лома, откуда было видно все здание школы. Здесь Моломан начал пристально вглядываться в окна классов, словно стараясь разглядеть что-то одному ему известное. Затем перевел рассеянный взгляд на груду металла, валявшегося у его ног. Глубоко
— Тронулось, тронулось и здесь… Трансмиссия… — пробормотал он, поглядывая, словно с чувством признательности, на зубчатый кусок чугуна. Затем оглянулся и по боковой дорожке зашагал к зданию школы.
Издали он увидел директора, который, вобрав голову в плечи и не глядя по сторонам, поспешно направлялся в канцелярию. Впереди него, сбившись шумной сплоченной гурьбой, шли к мастерским ученики. Моломан хотел было уже вернуться в кузню, но непонятное ему самому побуждение заставило его войти в здание школы. Он подошел к двери с табличкой «Класс III–IV» и тихо, осторожно приоткрыл ее. Никого! Он переступил порог, машинально снял кепку и остановился.
— Школа… — прошептал он с благоговением, жадно окидывая взглядом доску, кафедру, географическую карту.
Моломан вздохнул и подошел поближе к партам. Только теперь он с удивлением обнаружил, что в глубине класса, за одной из парт сидел, уронив голову на руки, ученик. Моломан быстро подошел к нему.
— Доруца! — воскликнул он, обрадованный встречей. — Ты что сидишь здесь, братишка, один-одинешенек? Ведь все пошли на работу.
Доруца поднял на него побелевшее от злобы лицо с красными следами пальцев — так сильно сжимал он его руками. Узнав кузнеца, паренек окинул его печальным взглядом.
— Ух, вырвать бы ему этот чуб! — пробормотал он, продолжая думать о своем.
Моломан слушал его в недоумении. Доруца схватил кузнеца за руку:
— Холуй, цепной пес дирекции, этот Стурза!.. Понимаешь, что получается? Вот теперь и господин Хородни-чану не приходит больше на уроки, — добавил он с горечью. — Издеваются, бьют… — Доруца требовательно и строго глянул на Моломана. — Как они смеют бить учеников, дядя Георге?
Доброе смуглое лицо Моломана потемнело. Он потер узловатыми пальцами скулы, поросшие колючей щетиной. Стараясь не поддаваться охватившему его гневу, кузнец спокойно заговорил:
— Слушай, брат, хоть ты и «ученик», как пишется там у вас, но… — Моломан с трудом подбирал слова. — Но ты все-таки слесарь. Пролетарий. И все тут. Верно говорю? — спросил он строго. — Ведущая ось вертится? — Он осмотрелся и продолжал, понизив голос: — Значит, нужен приводной ремень, передача… для связи… Понимаешь, парень? А господина Хородничану ты еще узнаешь. Многое еще узнаешь. А сейчас, — заключил он решительным тоном, — сейчас иди на работу.
Кузнец посмотрел на Доруцу, словно испугавшись, что сказал слишком много. Парень ловил каждое слово. Лицо его горело.
— А знаешь, как сегодня Фретич отделал Фабиана? — спросил он кузнеца.
— А что такое сказал Фретич? — нахмурился тот.
— Ох, и отбрил он его! Но это что — слова! А ведь есть смельчаки. Знаем мы про них… Вот мы и пойдем прямехонько к директору в канцелярию и скажем ему: «Берегитесь! Товарищ Ваня на свободе!»
Моломан еще больше нахмурился.
— Откуда ты это взял? Что это за птица — товарищ Ваня? — спросил он сердито, радуясь про себя. Потом махнул рукой. — И главное, кому ты это собираешься говорить — директору!