Солдат идет за плугом
Шрифт:
Фриц спрыгнул в нее.
Она была пуста. Только в самом углу валялась черная маленькая коробочка. Он открыл ее. Внутри коробочка была выложена бархатом, посредине виднелось гнездо для перстня. Пустое гнездо. Да, значит, в этой яме были драгоценности!
Хельберт выпрыгнул из ямы и схватился было за револьвер, но тут же сдержался.
— Ты знаешь барона фон Клибера, своего хозяина… Я с ним виделся… Он захватил с собой только черную шкатулку с фамильным гербом на крышке. Надеюсь, ты еще помнишь эту шкатулку? Так вот, я — от барона. Мы встретились на одном острове у балтийского побережья. Теперь
Угрюмо и односложно — как он привык разговаривать в лагере — Хельберт напомнил Иоганну о том дне, когда барон поехал "уточнить ситуацию". Старик, должно быть, отлично помнит это? Барон не вернулся, потому что русские отрезали ему путь: они опередили его, он чуть было не попал к ним в руки. В скором времени от него прибудет еще один человек. Но придет день — и сам барон вернется в замок.
— Вещи, которые ты спрятал, — прибавил в заключение Хельберт сухо, словно передавая приказание, — нужны барону не только для себя, а для общего дела. Подумай хорошенько. Даю тебе десять минут на размышление.
Старик оцепенело стоял перед ним, сжимая узловатыми пальцами рукоятку вил.
Обросший, с набрякшими, воспаленными веками, он походил в полутьме амбара на выходца с того света.
Он больше не опускал глаз, но и не глядел на Фрица, словно не замечал его.
Иоганн верно служил барону, когда тот был еще пятнадцатилетним балованным юнцом, и с тех пор ею не посещала ни одна мысль, которая не касалась бы кого-нибудь из Клиберов, особенно молодого барона. Ни разу в жизни он не позарился хотя бы на один пфенниг из их богатства. Стяжательство было ему чуждо, может быть, потому, что у него никогда не было собственности.
Казалось, Иоганн Ай, так же как и все его родичи, появился на свет только затем, чтобы охранять достояние баронов фон Клибер. И хозяин вознаградил его с лихвой — вознаградил своим доверием. Иоганн понимал, что для слуги — это наивысшая награда, и всю жизнь старался быть достойным этого доверия. Особенно старался он теперь, когда судьба обрушила на его хозяина жестокий удар и отшвырнула далеко прочь от замка.
Жена Иоганна давно умерла, сын погиб на фронте, невестку убило бомбой. Старику остались в утешение внучка Марта и сознание, что он всю свою жизнь прожил честно и достойно, как подобает истинному немцу.
У него теперь было две заботы: о хозяйском добре, о драгоценностях, оставленных на его попечение, и о судьбе Марты — заботу, от которой ему часто было трудно дышать.
Драгоценности и столовое серебро были скрыты надежно: никто не мог забраться в большой амбар, где он спрятал их в тайнике под стогом сена еще в те дни, когда барон собирался бежать из Клиберсфельда. С ключом от тяжелого замка старик не расставался, и амбар был всегда под его наблюдением.
Два дня тому назад ему показалось, что место под стогом ненадежно; он перекидал сено, вынул вещи из ямы, перепрятал их в погреб, а сено во избежание всяких подозрений водворил на прежнее место и успокоился на этот счет. Но судьба Марты тревожила его все больше и больше. Уже сколько раз он заставал угрюмого ефрейтора поляка, когда тот прикармливал девочку кусочками сахару и всякими другими сластями.
Что
Фрау Блаумер советовала ему быть начеку: известно, что большевики похищают детей. Надо что-то предпринять — ведь и сегодня утром он опять застал Юзефа у себя в сторожке: солдат смотрел на девочку, спавшую сладким детским сном, и ни на что не обращал внимания. Даже при Иоганне он не сдвинулся с места, стоял и ждал, когда Марта проснется, чтобы дать ей порошок из коробочки, которую держал в руке.
Фрау Блаумер, женщина, умудренная житейским опытом, и на этот счет предостерегала старика: прислала бедняжку Ирену, и та, заикаясь, передала, что большевики и такое делают — сперва лечат детей, а потом усылают их в Сибирь.
И все же сейчас Иоганн с ужасом признался самому себе в том, что более всего его тревожит не коварство поляка ефрейтора и не предостережения фрау Блаумер, Его ужасало и приводило в содрогание… О боже мой!.. Иоганн чувствовал, что на лбу у него выступает холодный пот… Да, нужно сказать себе честно и прямо: его, старого слугу, испугали сейчас слова Фрица о том, что настанет день, когда барон вернется в замок.
Как мог он поддаться таким мыслям? Иоганн никогда не слышал от хозяина дурного слова. Он не посмел тронуть ничего из хозяйского добра, даже ради того, чтобы купить Марте лекарство или добыть ей чего-нибудь повкуснее. Почему же его пугает возвращение барона фон Клибера? Сколько старик ни терзал себя этими размышлениями, он не мог найти ответа на этот вопрос. Может быть, он его и никогда не найдет… Глаза его были еле видны из-под красных, набухших век. Он стоял в оцепенении, сжимая узловатыми пальцами рукоятку вил. Что же делал в это время Фриц Хельберт — этот унтер-офицер, повязанный рабочим фартуком, виновник мучительных размышлений старика?
В ожидании ответа на вопрос, где зарыты драгоценности барона фон Клибера, Фриц взял деревянные грабли и очесывал и огребал заново сложенный стог сена.
Он вспоминал случай, такой непохожий на то, что получилось у него сегодня со старым Иоганном Аем. Случай с сундучками. Не только солдаты, сам сержант проникся доверием к нему. Да и теперь они считают его порядочным человеком. Усатый тогда пожал ему руку, назвал Фридрихом, сержант вернул ему документ, собирался отпустить домой. И все это за пять простых деревянных ящиков!
Хельберт помнил во всех подробностях то, что произошло потом с сундучками. Минут десять спустя кто-то постучал в дверь. Фриц испуганно бросился открывать. Он увидел Кондратенко и Бутнару и едва справился с волнением: может быть, они что-нибудь пронюхали о нем? Солдаты вошли, уселись на сундучках Краюшкина и Варшавского, оставшихся посреди комнаты, кивнули, чтоб и он сел.
— Скажи, столяр, приходилось тебе когда-нибудь встречаться с рабочими других народов? — спросил украинец через Бутнару.