Солдат Сидона
Шрифт:
Когда я опять завязал свой футляр, высокий человек, который держал Мит-сер'у, исчез. Я спросил ее, кто это был; она ответила, что не было никакого человека.
— Высокий человек с темным лицом, — сказал я, — темнее твоих глаз. Его собственные, как мне показалось, пылают как огонь.
— Я видела множество таких мужчин, — ответила Мит-сер'у. — С нами дюжины таких. Ты их имеешь в виду? И что ты сказал, когда я стояла на ступеньках над тобой?
Я кивнул и поцеловал ее. Я прижал ее к себе, наслаждаясь ее дыханием, и она тесно прижалась ко мне. Как она маленькая! И сладкая,
Рука в руке мы спустились на пол и стали искать внутреннюю комнату, в которой стоял бог. Я знал, что там находится то, ради чего мы пришли сюда, потому что так царь сказал, и потому что Мит-сер'у не понимала меня, когда я спросил ее о щите, о котором сама говорила мгновение назад. — Мне кажется, — сказал я, — что у меня когда-то был щит, но я никак не могу его вспомнить.
— Ты вообще мало чего помнишь, — сказала она мне. — Когда ты сражался с зятем Чече, ты взял у него щит, но он тебе не понравился. Он слишком большой, сказал ты, и недостаточно прочный. И царь не захотел, чтобы он был у тебя. Так что ты оставил его в деревне Чече.
Когда-то на стенах храма было изображения, но время полностью уничтожило их. Мы видели только голый камень, иногда чистый, иногда грязный, но странно подходящий к этому месту. Песок засыпал окна, пол был усеян глиной и камнями, стены выпятились и, казалось, вот-вот упадут. И тут я услышал впереди нас жужжание, как будто несколько жуков, скрытые темнотой, летали там; и еще я увидел слабый золотой блеск, хотя, когда я подошел взглянуть, то не нашел никакого золота.
В священном месте стояла грубая статуя богини. Из ее левой руки свешивался крест, который я уже где-то видел, хотя и не знал где, а правая держала длинную стрелу. Ее голову накрывал лежавший на изогнутых подпорках диск, похожий на солнце или луну.
Мит-сер'у встала перед ней на колени и начала молиться. Она шептала так тихо, что я не мог разобрать слова, но, уверен, она просила богиню вернуть ее в родной город на севере.
Богиня спустилась с пьедестала, стала живой женщиной, ростом с Мит-сер'у — или даже ниже — но от нее шел яркий свет. Она протянула мне стрелу; как только я взял ее свободной рукой, он сняла с головы диск и подняла его перед глаза Мит-сер'у. — Твоя молитва за твоего мужчину принята, — сказала она Мит-сер'у. — Ты должна дать ему вот это. То желание, которое ты не высказала, тоже будет исполнено. Ты, как и желаешь, вернешься в свой родной город, хотя вскоре опять уедешь из него, по своему желанию.
Стрела богини растаяла в моей руке в то самое мгновение, как я схватил ее. Диск упал на камни, на которых она стояла, и зазвенел, живая женщина исчезла, и на пьедестале вновь появилась статуя.
Мит-сер'у выпрямилась и подняла лежащий диск. — Смотри, Латро! Щит! Мы не видели его, потому что он лежал на полу, но я его подняла.
Она протянула его мне, и я взял его. Он сделан из бронзы, позеленевшей от времени. Ручка сзади тоже была бронзовой. На маленьких зажимах не было ремня для руки. Я пишу, и он лежит передо мной; когда я запишу все, что должен, я отполирую его.
Вернувшись на верхний уровень, я показал щит царю, который осмотрел его со всех сторон, но так
Я побежал посмотреть, взяв их с собой, хотя они были очень напуганы. Этим человеком оказался мой раб. Он кашлял кровью, его рот широко распахнулся и я увидел, что у него не зубы, а клыки. Не думаю, что раньше видел человека с клыками. И не думаю, что кто-нибудь другой видел такие клыки.
Я отдал копье и щит Утунду, и поднял раба. Он умер у меня в руках. Я сказал царю, что мы должны похоронить его. Он принадлежал мне, потому я должен оказать ему должное уважение. Царь согласился.
Мои жены, мои сыновья и наша служанка пошли со мной в степь. Посреди сухого русла, там, где было много камней, мы вырыли могилу копьями; но когда мы собирались положить туда тело, оно исчезло. Я сказал, что, наверно, какое-то животное утащило его в то время, когда мы копали. Женщины и девочки сказали, что этого не может быть. Они сидели рядом с ним мгновение назад, тихо переговариваясь и отмахиваясь от мух.
Возможно они спали.
Но, возможно, его забрал Винджари и не сказал мне. Это вполне возможно, потому что он ушел в степь, один. Утунду и я долго шли по его следу, но в конце концов потеряли его.
СЕЙЧАС я опять могу писать. Я развел большой костер, и на какое-то время света вполне достаточно. Пока остальные спали, я отполировал тонким песком новый щит, который мне дала богиня, и он заблестел. Скоро в том месте, где я его тер, стало так светло, что я мог видеть, как в нем отражались языки пламени за моей спиной.
Вскоре они исчезли, и на их месте я увидел самого себя, но более молодого; моя голова была перевязана окровавленными повязками. Тот я бросил в воду свой меч, предлагая его в жертву богу реки. Бог реки закалил его, нагрев в мерцающем пламени, поднявшимся прямо из воды, и охладив в воде реки. Наконец он вернул его мне, и сияющий металл, над которым я работал, не отражал больше ничего, кроме моей собственной тени и сверкающих языков огня.
Но я вспомнил! И помню даже сейчас. Не то, что видел в металле, но все: как в тот день болела моя голова и как я был слаб. Как я молился за чернокожего, который стоял рядом со мной — это был царь, я знаю, потому что у него было тоже самое лицо.
Тогда он был моим единственным другом, и бог реки — единственным богом, которого я знал. Я бросил мой меч в реку и опросил речного бога благословить его. Речной бог показал мне своих дочерей, прекрасных юных девушек, с кожей белой, как у него, а его кожа была белая, как пена реки. Когда они увидели мой меч и попытались взять его, он вернул его мне.
— Ни дерево, ни бронза, ни железо не смогут устоять перед нею, и она никогда не подведет тебя, пока ты не подведешь ее.
Я подвел ее, но я искуплю свою вину. Или, страдая и печалясь, пойду один, как мой сын, в степь, чтобы умереть.