Солдат великой войны

Хелприн Марк

Офицер в очках с железной оправой тоже напоминал студента. Зычным голосом он обратился к заключенным:

– Это военная тюрьма номер четыре, которую мы называем «Звезда морей». Убежать отсюда нельзя, кто попытается, будет застрелен на месте. Вам положено три яйца и два апельсина в неделю, стрижка и баня каждые две надели. Насчет еды не жалуйтесь, она такая же, как и в других тюрьмах, или даже лучше. Мы до последнего поддерживаем военную дисциплину, хотя вас выводят отсюда на расстрел. Все спрашивают, почему, и я вам скажу. Это единственное, что у вас есть. Вы едва ли ни с первого дня жизни знаете, что вам предстоит умереть, так? Но вы бреетесь, играете в бочче, полируете дверные ручки, отращиваете усы. Все напрасно теряют время. То же самое происходит и в «Звезде морей». Вы по-прежнему в армии и должны поддерживать армейскую дисциплину до самой смерти. Вам от этого будет только лучше. Если не будете поддерживать, превратитесь в желе, будете слишком много страдать, а в конце насрете в штаны. Вы все скоро умрете. Я тоже. Мне уже вынесен приговор. Первого января я уйду первым. Следуйте моему примеру. Смотрите, что я делаю. Держитесь прямо, пока пуля не пробьет грудь. Это единственный путь. Вольно! Выстроиться в ряд у ворот.

– Кто это такой? – спросил Алессандро у Лодовико.

– Разве ты не слышал его речи?

– Нет, и бани тоже не было. Он говорил правду?

– Он убил полковника, который начал стрелять по своим солдатам. Его должны расстрелять первого января. Обычно происходит это на следующий день после суда, но ему дали время, чтобы он обо всем подумал.

– Его не сломили.

– Пока нет.

– Как насчет бани?

– Сегодня вечером. И стрижка.

– Я не хочу стричься.

– Не повезло. Подозреваю, что они продают волосы. На матрацы.

– Мерзость какая.

– Да нет. Может, на этом матрасе будет спать ребенок. Мне идея нравится.

* * *

Цирюльники прибыли во второй половине дня. Невысокие толстяки, почти все лысые, они балансировали на ящиках из-под патронов и быстренько убирали шевелюру с голов солдат, ожидавших в длинных очередях.

Заключенных выводили из камер группами по пятьдесят человек по сложной схеме, привязанной к этажам и тюремным блокам. Их собирали в большом зале, где цирюльники уже стояли на ящиках с электрическими машинками в руках, провода змеились по полу и исчезали в дыре, пробитой в одной из стен.

Потом группами по пять заключенных вели в душевую с полом из терраццо [64] , где обычные солдаты окатывали их ведрами мыльной водой, а потом поливали из шлангов для мойки скота, позаимствованных на скотобойне. Смывали с них мыло и сталкивали в мелкий бассейн с горячей водой, где им разрешалось пробыть несколько минут. После бассейна вели по длинным коридорам, и они обсыхали на ветру. В конце последнего коридора они получали свою влажную, только что выстиранную форму. Все это они называли стиральной машиной.

64

Терраццо (Terrazzo) – бетонная смесь с наполнителем из мраморной крошки.

Алессандро и Лодовико оказались в конце своих очередей так же, как один незнакомый солдат, Фабио и Гварилья. Всех торопили, и хотя разговаривать им не разрешали, они пренебрегали запретом.

Они не узнали имя этого солдата и никогда больше его не видели. Ему оставалось два дня до расстрела, и отчаяние сделало его ужасно разговорчивым. В мирной жизни он, вероятно, был физиком.

– Дерьмо! – воскликнул он. – Черт! Я не могу умереть. Не могу. Я должен выжить. Для разработки моей теории нужно сорок лет. Господи, я не могу умереть.

– Какой теории? – спросил Фабио.

– Гравитации, – ответил тот. – Я раскусил гравитацию. Я знаю, что такое гравитация и магнетизм, а меня собираются убить до того, как я разработаю теорию. Меня не слушают. Я пытался все объяснить, но они не слушают. Никакой силы притяжения нет. Это толчок всепроникающей силы, но сила всегда движется по прямой и отбрасывает тень, потому что не может обойти массу. Она проходит сквозь нее и поглощается. С другой стороны, второй объект ускоряется, двигаясь к первому, из-за недостатка давления между ними, поскольку гравитационные лучи, уравновешивающие его, ослабевают или просто отсекаются возникшей на их пути массой. Идеальное излучающее тело – идеальный поглотитель гравитационной силы, поэтому все притягивается к нему и ничего не отдаляется, через него не проходит ничего такого, что может уменьшить эффект притяжения на противоположной стороне. Изменения гравитации – всего лишь функция возникшей массы. Масса – это функция молекулярного сопротивления гравитации, и значение тут имеет не общепринятый детерминант массы, а скорее протяженность и сила атомарных и молекулярных связей. Магнетизм – это устранение гравитационной силы из зазора между двумя телами, поэтому они сталкиваются как в вакууме. Электрическая энергия – высвобождение напряжения от нарушения этого состояния, преобразуемое по желанию в ее возобновление. По вселенной летают не частицы и волны, а некий эфир, и что получаем экспериментально, так это открытие и закрытие ворот. Свет существует при открытых воротах. Поэтому он не воздействует на себя, его скорость постоянна независимо от относительной скорости исходной точки, поэтому два луча, направленные лоб в лоб, не уничтожают друг друга. Господи, я могу все это свести. Я придумал сотню экспериментов для доказательства. Я вижу уравнение, связывающее свет, магнетизм, электричество и гравитацию, и эта теория с легкостью объясняет инерцию. Для экспериментов мне потребуется вся жизнь, но я смог бы вывести это уравнение.

Он повернулся к цирюльнику.

– Вы должны им это сказать. Пожалуйста. Вы должны им сказать. Ради Бога, скажите им, что я могу связать ньютоновскую механику с теорией относительности. Скажите им, что здесь у них физик. За час я смогу все объяснить. Позовите офицера. Скажите офицеру.

Цирюльник понятия не имел, о чем толкует этот физик.

– Если подумаешь как следует, – ответил он, – то поймешь, что все это уже пришло в голову и кому-то еще. Не волнуйся. – Он нажал кнопку включения, электричество побежало по проводу, чтобы влиться в магниты, которые вращали ось и через систему шестерней передавали движение на лезвия, срезавшие волосы с головы физика, готовя его к казни. В моторчике вспыхнула синяя искра, запахло озоном.

Цирюльники брили наголо, иногда задевали кожу, и тогда текла кровь. Они только начали, но стояли уже по щиколотку в волосах, а жужжание машинок напоминало какой-то улей механических пчел.

– Уже темнеет, а они устали, – сказал Алессандро Гварилье. – В конце концов их привезли сюда после рабочего дня.

– Надеюсь, мои дети никогда не узнают, что перед расстрелом мне обрили голову.

– Если и узнают, они будут еще больше тебя любить.

– Я так скучаю по ним. Они не вспомнят меня.

– Обязательно вспомнят.

– Нет, – покачал головой Гварилья. – Воспоминания растают. Они еще слишком маленькие.

Алессандро, Лодовико, Фабио и Гварилья встали перед ящиками из-под патронов. И пока цирюльники брили им головы, их волосы падали вниз, смешиваясь с волосами других солдат, которые чуть раньше подверглись той же процедуре. Потом они двинулись дальше и разделись, у каждого из маленьких порезов текла кровь.

– Как нам вернут нашу форму? – поинтересовался Фабио.

– Никогда не был в примерочной? – спросил Алессандро.

Лодовико объяснил, что тут есть солдат, который с первого взгляда определяет твой размер и лезет в один из трех коробов.

– Бросает форму тебе. Не смотрит на нее, не смотрит на тебя, потому что, бросая форму, он уже определяет размер следующего.

– Заткнись, – бросил охранник, стоявший у стены.

– Такая примерка… – начал Фабио.

– Заткнись, – бесстрастно повторил охранник.

– …едва ли подойдет королю Испании.

В душевой пахло плесенью и солью, ярко горела единственная лампочка, отбрасывая на стены четкие тени нити накаливания. Белые тела солдат контрастировали с загорелыми лицами, шеями, предплечьями. С обритыми головами и капающей на плечи кровью они казались животными, которых ведут на убой. Алессандро не мог смотреть на култышку Гварильи, закругленную, в свежей рубцовой ткани, еще воспаленную.