Солдат
Шрифт:
Правда, форма с двумя кубиками на петлицах и кобура на поясе, подсказывали, что девица все-таки военная.
— Рядовой, значит… — сделала вывод из своих наблюдений военфельдшер Курицына и подпустив в голос властности, скомандовала. — Немедленно доложите по форме, рядовой!
— Чего? — Ваня оторопел от такого нахальства.
К женскому полу он никогда не испытывал особого пиетета, предпочитая любезностям здоровое нахальство. А тут от горшка два вершка, а еще командует.
И недолго думая, развернулся и пошел в лес.
— Стой! — военфельдшер Курицына явно растерялась. — Я тебе приказываю, стой! Выстрелю, честное слово, выстрелю…
— Отвали, дура… — хмыкнул Иван. Что-то глубоко внутри подсказывало ему, что подчинение старшим по званию теперь его новая действительность, но идти на поводу у взбалмошной девчонки он не собирался.
Сзади послышались торопливые шаги, девушка обогнала его и взмолилась.
— Да стой же. Не уходи, я совсем одна осталась…
Иван остановился и, сменив гнев на милость, спросил.
— Что у вас тут случилось?
— Немцы… — всхлипнул девушка, неожиданно бросилась на грудь Ване и запричитала: — Сначала наши отступили, нас обещали забрать, но не забрали. Ни лекарств, ни еды не осталось. Пришлось застрелить Зорьку… у-у-уу… ласковая кобыла была. Но она уже не вставала, тоже от голода. А потом… потом немцы пришли… приехали, то есть. Раненых всех убили, покололи штыками, Марь Ванну, главврача нашего, снасильничали и повесили, Ван Ваныча, старшего военфельдшера, тоже повесили. Он пытался помешать им. А я отошла подальше, по надобности, ну, вымыться и все такое… когда шум услышала, прибежала и спряталась… хотела стрелять по ним, но не смогла… испугала-а-ась…
Девушка зарыдала навзрыд.
Ваня погладил ее по спине, ощущая ладонью острые лопатки и машинально переспросил:
— Немцы?
Случившееся напрочь выпадало из привычной картины мира. Да, рассуждали, друзья Ивана, конечно, подобное случалось, но редко, простые немецкие солдаты и офицеры лояльно относились к пленным, а свирепствовали только эсэсовцы, да и то, по большей части, их зверства сильно приукрашены коммунистической пропагандой. Иван не особо верил им, но, в свое время, он пожил в Германии и теперь у него просто не укладывалось в голове, что приветливые, мирные и добродушные немцы могли такое устроить.
— Нет, монголы… — зло всхлипнул девушка и снова потребовала. — Говори, кто ты такой! Живо!
В грудь уткнулось что-то твердое.
Ваня опустил глаза, увидел, что это наган военфельдшера Курицыной и неохотно выдавил из себя.
— Куприн Иван… — и добавил. — Рядовой.
— Из какой части? Что здесь делаешь? — продолжила допрос девушка.
— Триста двадцать седьмая стрелковая дивизия, контузия, плен, сбежал… — быстро ответил Ваня, а потом грубо убрал в сторону руку военфельдшера с наганом от своей груди. — Все? Допрос закончился?
— Угу… — хлюпнула носом Курицына и уважительно посмотрела на автомат Ивана. — У немцев отобрал?
— Нет, у монголов, — небрежно ответил Ваня.
— Не обижайся, — виновато сказала девушка. — Сам понимаешь, такое вокруг творится. У тебя рана на виске, давай обработаю. Сырость, грязь, может воспалиться. Только за сумкой сбегаю, там немного йода осталось. Меня Маха зовут. То есть, Маша, конечно… — она убежала назад в полевой госпиталь, на ходу причитая, — Сейчас, сейчас, я быстро, ты только никуда не уходи… не уходи-и-и!
Ваня немного поколебался и пошел за ней. От смрада крови мутило, желудок скрутило в узел, голова кружилась, монотонное жужжание мух над мертвыми людьми сводило с ума, но он все равно шел и остановился только у первых носилок, на которых лежал мертвый парень с раскосыми глазами и забинтованной головой.
На его нательной рубашке темнели бурые пятна крови, по дырам в ткани было хорошо заметно, что его закололи несколькими ударами в грудь и живот, но лицо было спокойным и умиротворенным, словно раненый спал.
Рядом с ним лежал совсем молоденький мальчишка, у этого, наоборот, рот был раззявлен в крике, а он сам раскинул руки словно плыл на спине.
— Ванечкой его звали… — тихо сказала Маша, подойдя к Ване. — Из Твери он. Кричал сильно, когда его убивали, не хотел умирать. Я всех раненых по именам запомнила, их здесь сорок девять человек было. Те, кто мог ходить, ушли с нашими, а тяжелые остались. Мы хотели их вывезти на машинах, но бензин давно закончился…
Она опять беззвучно заплакала, некрасиво кривя рот.
— Перестань… — хрипло приказал Иван.
— Я не могу, — зло огрызнулась Маша, комкая в ладонях ремень санитарной сумки. — Не могу перестать…
Ваня беспомощно оглянулся, взял под локоть девушку и тихо сказал.
— Нам надо уходить. Сюда могут вернуться немцы.
Где-то на задворках мыслей мелькало, что девушка в спутницах будет обузой, но бросить ее здесь он просто не мог. Срабатывало заложенное в подкорке: женщинам в беде надо помогать. Несмотря на то, что отец Вани нажил состояние не совсем праведным путем, он отличался традиционными взглядами на жизнь. Которые не поленился привить сыну. Что-то Иван благополучно забыл, но многое все-таки впитал.
— Надо похоронить, Марью Ивановну! — твердо ответила Маша и вырвала руку. — Хотя бы ее!
Иван про себя чертыхнулся, лезть на дерево, а потом копать могилу очень не хотелось.
К счастью, Маша тут же сникла, кивнула, сбегала в палатку и вернулась с тощим вещмешком.
Ваня не оглядываясь пошел в лес, девушка побрела за ним.
Что делать и куда идти, Иван по-прежнему не понимал и для начала решил просто отойти подальше от этого жуткого места.
Но отойти подальше не получилось, почти сразу же они опять уперлись в болото, которое пришлось обходить.