Солдатики Гауди и другие невероятные истории
Шрифт:
Все происходит здесь и сейчас, словно «старая сказка на новый лад», которая вдруг становится такой актуальной. Не зря он вспомнил Дедала. Оперенье осыпалось как осенняя листва с деревьев, не успев как следует распушиться.
Слуги времени все подберут и применят в дело. Вернут прошлое и как в первый раз снова пустят в оборот. И можно снова будет увидеть зеркальное отражение тех далеких волн, что нежно пели ему тогда на берегу. И можно было бы сказать им на прощание хотя бы слово, а потом замолчать до конца дней своих. Они бы поняли. Поняли и простили. Но тогда это казалось ему глупым и он не сделал этого.
Он искал ответа в книгах, перерыл все
Все прошло, все пропало.
Он остался совсем один на повороте времен. Сейчас было бы неразумным оставить все так как есть. Уж слишком это тяготило его сознание. Надо было срочно что-то менять. Менять в самом себе, потому что менять окружающий мир было бы неразумным.
Он вспомнил библейскую легенду о Сизифе, который из века в век пытался закатить на гору камень, но так и не смог этого никогда сделать. Слишком тяжела была его ноша.
Что стоило сейчас открыть эту калитку, услышать запомнившийся с детства ее скрип, сделать шаг?..
Он, наконец, понял, что именно это угнетает его – сделать шаг. Так трудно. Сделать шаг от прошлого к будущему. Сделать шаг навстречу тем валунам, навстречу той стене, которая так долго сдерживала его по ту сторону. Это означало бы победу над самим собой. Это означало бы признать поражение.
Но так ли важно всегда побеждать? Ведь проигранные войны тоже всегда оставались вехой истории. Конечно, это не лучший способ прославить себя.
Всего лишь один шаг к прошлому…
Он в последний раз стряхнул пепел с сигареты. Потом осторожно, словно к дорогой семейной реликвии, прикоснулся пальцами к калитке и потянул ее на себя…
В это мгновение он совершенно точно понял и осознал, что пути обратно больше нет и не будет никогда. Стена разрушена.
– Привет, – он обращался к камням, словно к старым друзьям. – Вот я и вернулся… я вернулся, чтобы остаться здесь навсегда. Я расскажу вам много интересного. Я знаю, что я проиграл битву. Я это знаю. Во мне нет больше сил. Во мне больше нет желания и задора…
Ему показалось, что эти серые валуны, к которым была обращена его речь, внимательно слушают и даже улыбаются.
– Так слушайте…
Лишь на время
Уходят ли цветы в царство смерти?
Мы живем или нет? На земле мы не
навсегда – лишь на время.
Часы не спеша отсчитывали круг за кругом, напоминая о себе лишь негромким ходом стрелок. Время уснуло, забыв обо всем на свете. День начинал свою жизнь, ночь умирала в пламени восхода – первого восхода нового тысячелетия – распаляясь в его лучах, словно сгорая над пламенем свечи, обжигает свои нежные крылья бабочка.
С его приходом ничего не изменилось – та же трава, цветы, листья на деревьях – все так же, как и всегда, и осталось по-прежнему. И никто не услышал тишину, когда она мягко, на цыпочках, вошла и уютно расположившись на мягком ковре пока еще зеленой травы, стала молча наблюдать.
В разгар войны никто ничего не понял. Каждый воевал сам с собой и сам за себя, лишь краем уха ловя эту гнетущую тишину где-то внутри. Мысли разбивались о порог сознания. В них была только война, понятная людям, ничего больше. Та война, в которой было бы трудно победить и невозможно остановить. Где-то беззвучно трубили горны, взвывая к битве; лошади вставали на дыбы, и падали замертво, сраженные меткой пулей врага, генералы; солдаты кричали «Ура!» и рвались в атаку. В этом смятении и страхе, в этом наваждении каждый пытался понять где же заканчивается иллюзия и начинается реальность. Каждый пытался отыскать эту чуть заметную человеческому глазу линию, тот край, за которым, наконец, будет закончена война.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… – бежали по кругу стрелки часов, не предаваясь земным утехам. Они с высоты взирали на новый мир и о чем-то шептались между собой.
– Тик-так, тик-так, – говорила одна.
– Тик-так, – вторила ей другая.
Их дело было лишь считать минуты, остальное – не столь важно. Они были здесь, они существовали, но лишь на Время, которое теперь замолчало и забыло о них.
Как трудно сейчас было понять, что дальше не будет ничего, даже Времени, что напоминало о себе постоянной гонкой. Его ритм навсегда утаил в себе скрытую от чужих глаз тайну. Секунды летели, не спрашивая на то ни у кого разрешения. И никогда не было понятно, что несут они в себе. Такие маленькие они вдруг становились минутами, часами. Когда секунд было мало, никто не хотел замечать этого; когда становилось слишком много, их начинали бояться, ими начинали дорожить и старались сохранить как можно дольше, чувствуя непреодолимую силу.
В деревьях и цветах больше не стало той свежести и аромата, лишь только одно их существование. Они больше никогда не завянут, никогда не осыплется желтая листва с деревьев, и никогда не перестанут течь реки, омывая камни, лежащие на дне. Но уже никогда не будет той живой красоты и прелести, что дарили они долгими веками.
Мир без Времени остановился. Больше не надо никуда спешить, чтобы успеть. Не надо догонять, чтобы оказаться впереди. Не надо гнаться за мыслью, чтобы поймать ее – она появлялась сама, из ниоткуда и исчезала, тая во мраке.
Мир сошелся в одной точке Вселенной, закружил, закружил в нескончаемом потоке звезд. И миллиарды лет существования канули в небытие, будто и не было их.
– Тик-так, тик-так, – стрелки вели непринужденную беседу. В их разговоре так трудно разобрать слова, да и не нужны они были. Времени больше не было, как и глупых разговоров о нем.
Может завтра, может никогда, но возвращая прошлое, вспоминая былые огрехи, оно давало знать о себе тихим шелестом типографских страниц, сдувая пыль с толстых томов.
Книги, так же как и Время были вечны. Они не знали начала и конца, со временем становясь лишь мудрее, проникая в самую свою суть, а Время все больше и больше опутывало их своими корнями, чтобы стать чуточку продолжительнее. Ведь даже если жизнь – целая вечность, хочется сделать ее еще на миг длиннее. И пусть она пролетит в одну секунду, чтобы стать прошлым, будет и настоящее, и будущее.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… – стрелки замерли на месте, но продолжали свой отсчет. Идти вперед, не сдвигаясь с места ни на шаг, или назад, – не имело никакого значения. Лишь только их шепот стал гораздо громче, сбиваясь с назначенного в теперь уже далеком прошлом Временем темпа.