Солдатская сага
Шрифт:
— А когда сами начнем думать?
Тут уж я удивился и недоумевающе пожал плечами. А Славик явно наслаждался ситуацией:
— Что ты, как гимназисточка, плечиками передергиваешь?
— Не понял…
— Ну, а что непонятного?
— Все непонятно!
— Это потому, что мозгами шевелить лень! — жестко отчеканил Славик и, немного смягчившись, спросил: — Я что вчера показывал?
Тут меня осенило:
— Это что, — разыграть дурака, приблизиться, а потом подсесть и врезать?
— Не обязательно — дурака! Можно сделать полные штаны или, еще
— Как это?
Славик совершенно неожиданно радостно рассмеялся и воскликнул:
— Вот так!
То, что произошло мгновение спустя, поразило меня больше, чем вчерашний спарринг. Только что улыбавшийся Славик внезапно скривился, как капризная школьница, а еще через мгновение заголосил, словно рязанская баба. Из его глаз крупными градинами чуть ли не посыпались самые настоящие слезы, щеки покраснели, из носа, выдувая лопающиеся пузыри, обильно потекло, и Славик, неуклюже растирая ладонями влагу по сморщенной физиономии, понес какую-то перемежаемую дерущими душу протяжными всхлипываниями несусветную ахинею.
Пока я хлопал глазами, он очень естественно оказался рядом и неожиданно ударил локтем под ухо. За несколько сантиметров от моей головы его локоточек с резким хлопком буквально впечатался в им же самим подставленную ладонь левой руки. Лицо наставничка было абсолютно безмятежно, и лишь остатки водицы на щеках и под носом говорили о том, что только сейчас этот человек безудержно и горько рыдал. Я, немного оправившись от шока, через силу выдавил:
— Вам надо было в ГИТИС поступать, а не в «ленинского комсомола»…
Славик только презрительно хмыкнув, занялся с Гришей.
Через неделю он заставил нас разучить еще по одной, как тогда говорили, «связочке», и заодно подробно рассказал и показал прямой удар основанием ладони в голову. У него была пространная и хорошо обоснованная теория о преимуществе удара раскрытой ладонью перед кулаком. И вообще — сжатой в кулак кистью он практически не пользовался. Я один раз поинтересовался почему? И получил весьма любопытный ответ:
— Чтобы ударить кулаком, надо вначале ПМ выкинуть…
Ну что ж, если так, то действительно — вполне логично!
Теперь мы попеременно разучивали сразу по три комбинации и по несколько вольных ударов. «Разучивали», конечно, не очень точное выражение. Славик процесс тренировки объяснял нам следующим образом:
— Удар вначале ставят, потом отрабатывают, а потом на протяжении всей жизни нарабатывают.
Под термином «нарабатывают» подразумевалось, что делают такое количество раз и с такого обилия всевозможных положений, чтобы в любой ситуации этот удар или техническое действие было проведено в идеальном исполнении.
Часто Славик не давал нам перед тренировкой растягиваться и разогреваться. Вначале мы не понимали — почему? Он объяснил:
— Нарветесь на противника и что скажете: «Ой, подожди, сейчас разомнуся!»
Мы только посмеялись над собой и опять вынуждены были признать, что Славик прав.
К тому времени он вполне вошел в роль наставника и заговорил с нами уже совсем по-другому. По-дружески, что ли? И еще он стал нам доверять. Насколько далеко простиралось это доверие, судить, правда, не берусь. Но именно тогда я впервые услышал от него в специфическом контексте термины: «глубокая разведка», «ликвидация», «акция устрашения».
Помню, один раз возник спор. Славик изложил свою теорию превосходства войск спецназначения над всеми остальными вооруженными силами:
— Если все же начнется… то через двадцать минут от армий одни головешки вонять останутся. Но еще долго, очень долго по руинам будут бродить злые мужики в камуфляже… Будут жрать человечину, продолжать свой род и делать то, что они умеют делать лучше всего — убивать врага. Если кто-то и победит в той войне, то именно они!
Мы сказали, что если дело только лишь в том, чтобы сражаться малыми группами, то мы такой же спецназ. Ну, может, не так хорошо подготовленный. Он засмеялся:
— Нет… Нет, ребятки. Вы не спецназ… вы дети!
Тут уж мы взвились — хороши дети! И давай ему перечислять на пальцах все, что роднит нас со спецназом. Славик долго слушал. Делал удивленные глаза, непонимающе чесал затылок, согласно кивал головой и в заключение подвел итог:
Все, что вы перечислили — бредятина! Единственное, что вас действительно немного роднит со спецчастями, так это то, что вы действительно зачастую действуете малыми маневренными группами в отрыве от основных сил.
Мы с умным видом важно кивнули. И тут он продолжил:
— Но лучше бы вы сидели по домам! — и, не дав нам и рта раскрыть, добавил: — Одной вашей мобильности достаточно, чтобы заранее на всех крест поставить!
— А чем наша мобильность плоха?
— Тем, что вы тащите своих убитых и раненых.
— Ну, так не бросать же?!
— Не бросать… Но быть готовым — и добить и оставить…
И тон у Славика при этом был таков, что мы поняли — спор окончен.
Примерно тогда Славик показал нам и основные приемы владения холодным оружием. Пользовался он только ножом, причем самым обыкновенным — каким-то укороченным вариантом обоюдоострого штык-ножа от АКМа, так — сантиметров под тридцать вместе с рукоятью. Все то же самое — очень простые, предельно эффективные и внешне неказистые действия, выполняемые с удивительной скоростью и точностью. Они вызывали у нас те же чувства, что и Славиковы удары по столбу — мама!
Он, конечно же, был настоящим мастером своего дела. Все, что он делал, отражало суть его слов: «Простота и эффективность». Стиля, как такового, у него не существовало. Он наверняка никогда не был ни боксером, ни борцом или самбистом, ни уж, тем более, каратистом. Во всяком случае, превалирующей базовой техники в его действиях не просматривалось. Ногами он бил страшно, но не выше паха. Руками, вообще непонятно — в боксе нет таких ударов. Из борцовской техники помню только удушающие и скручивающие на позвонки и пальцы рук.