Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

фон Хольтиц Дитрих

Естественно, и это относится в первую очередь к Западу, тыловые части также подвергались бомбардировкам с воздуха. На Востоке же им приходилось защищаться от партизан, численность которых постоянно увеличивалась, а время от времени и отражать прорывы советских танков, нарушавшие их мирное существование. Но в целом военнослужащие тыловых частей вели менее тяжелую жизнь, чем солдаты на фронте и основная масса немецкого гражданского населения.

Чем дольше шла война, тем больше увеличивался разрыв в образе мышления между фронтом и тылом. Боевой дух в воинских частях сразу начинал снижаться после того, как эти части отводили в тыл, и служившие в них стремились насладиться всеми радостями жизни.

Во время последней войны я всего однажды столкнулся с проблемой разрыва между фронтом и тылом в связи с задержкой в транспортировке. Было это в окрестностях Киева. Я убедился в том, что в тылу родился мир, совершенно чуждый фронту. Люди, принадлежавшие к этому миру, практически совсем не интересовались войной, а солдаты, которые ее вели, интересовали их еще меньше. Они жили своей особой жизнью. Их отличали завышенные требования и отсутствие скромности и такта по отношению к мирному населению; им казалось совершенно естественным то, что они управляют территориями, которые завоеваны для них ценой таких больших жертв. Все это не могло не вызвать у фронтовиков отвращения. Имея дело с тыловыми учреждениями,

подчиненными партии, мы начинали желать скорейшего возвращения на фронт, к нашим солдатам, где все было просто и ясно, где ничьи амбиции не омрачали наших отношений, где не играли никакой роли женщины из немецкой гражданской администрации, где царило боевое братство, объединявшее в одно целое офицеров, унтер-офицеров и рядовых солдат. Там, в тылу, существовал другой мир, чуждый нам и отвратительный, обитатели которого беззаботно наслаждались жизнью. Он представлял собой резкий контраст с суровой и полной опасностей жизнью на фронте. Разумеется, не раз предпринимались попытки навести в тыловых службах порядок и поддерживать в них живой боевой дух. Справедливости ради следует заметить, что немецкий солдат в тылу ничем, ни в лучшую, ни в худшую сторону, не отличался от тыловиков армий наших противников. Качество дисциплины в тыловых частях зависело от личности командира каждой из них. Постоянно повторяемые приказы требовали от военных начальников, чтобы вверенные им части и службы всегда находились в состоянии боевой готовности и, в случае нападения на них, защищали свои позиции «до последнего человека». Но эти приказы действовали плохо, учитывая качества тех, к кому были обращены. Солдат тыловых частей, выполнявший специфические задачи, не получал ни надлежащей подготовки, ни соответствующего вооружения, необходимых, чтобы превратить его в настоящего бойца. К тому же при возникновении кризисной ситуации тыловые службы и учреждения эвакуировались первыми, чтобы боевые части не лишились их жизненно необходимой деятельности.

Так было и, вероятно, так будет всегда: лучшие представители народа идут на фронт, тогда как для тыловых частей военнослужащих всех рангов набирают из призывников второй категории. Часто речь шла о призывниках старших возрастов, уже привыкших к покою. Устранение такой концепции тыла со всеми его негативными чертами и в будущем останется неразрешимой проблемой.

Здесь я хотел бы посвятить несколько строк русским солдатам вспомогательных частей, которых мы называли «хиви» [69] . В начале войны в провиантмейстерские части и обозы набирали молодых крестьян или людей, выросших в сельской местности и умевших обращаться с лошадьми и управлять телегами. Они составляли естественный резерв частей и постепенно включались в боевые подразделения. В наши повозки запрягались по две или по четыре лошади ольденбургской породы. В России, когда земля раскисла от дождей, мы стали использовать крестьянские телеги, которые тянули четыре русские лошади. Поскольку для телег требовались кучера, мы стали брать на эти места военнопленных. Они состояли в полку, но, естественно, их никогда не принуждали принимать участие в боях и даже не предлагали этого. Однако, в чисто человеческом плане, они очень сдружились со своими немецкими товарищами и разделяли их судьбу. Не могу припомнить ни одного случая, когда бы мне пришлось ругать кого-нибудь из наших «хиви». Сколько раз я встречал их во время своих ознакомительных или инспекционных поездок, когда они, в одиночку, отправлялись на своих телегах на склады за провиантом или каким-либо снаряжением. Мы хорошо с ними обращались и даже обеспечивали тем же пайком, что наших людей. И они никогда нас не разочаровывали, даже тогда, когда нам пришлось отступать. «Хиви» были безвольными личностями и, покоряясь судьбе, старались извлечь из своего положения максимальные выгоды [70] . На участке, где их использовали, не было ни ссор, ни крупных стычек. В целом отношение к нашим немецким солдатам не слишком отличалось от отношения к их помощникам – русским «хиви».

69

Нем. Hiwi – сокр. от Hilfswilliger – добровольные помощники. (Примеч. пер.)

70

Набранные, как верно отметил автор, из «безвольных людей», которые за паек стали фактически предателями, «хиви» позволили немцам высвободить десятки тысяч своих солдат из тыловых и хозяйственных служб и направить их в боевые подразделения. Воины Красной армии, как правило, в плен «хиви» не брали, расстреливали на месте, обозников давили танками вместе с их повозками. (Примеч. ред.)

Русский человек, который на бескрайних просторах своей страны ведет бедную жизнь, простую и лишенную всех благ цивилизации, приобрел столь невероятную привычку к страданиям, что переносил войну с покорностью, производившей на нас сильное впечатление. Я часто завидовал простоте этого народа и горько сожалел о том, что война лишала его того немногого, что он имел. И тем не менее в самой огромности и однообразии этой страны, лишь подчеркиваемых обработанными островками земли колхозов, есть нечто, полностью подавляющее человеческую индивидуальность.

Глава 7. Высадка союзников

Неттуно

Я находился в госпитале в Германии, когда получил приказ принять командование над 76-м танковым корпусом, занимавшим позиции близ Неттуно. Англичане и американцы создали там плацдарм в тылу нашего фронта, который проходил в это время через Монте-Кассино. В своем штабе фельдмаршал Кессельринг, командующий группой армий в Италии, ознакомил меня с обстановкой на фронте. Наше командование ожидало высадки противника в тылу наших позиций, но не знало конкретного места, где она должна была состояться. Неприятель выбрал место, могущее послужить базой для прямого тактического действия против наших позиций. Внезапно высадившись (22 января 1944 года) позади наших оборонительных позиций, он создал для нас сильную угрозу. Нам пришлось снять войска с фронта, чтобы бросить их против этого плацдарма, и поэтому первая контратака была предпринята только на следующий день. Текущий план предполагал тревожить неприятельский плацдарм многочисленными локальными атаками, которые позволили бы его максимально сузить, и предоставить артиллерии возможность его ликвидировать. Командующий был весь наэлектризован, когда поручал мне эту миссию. Он был убежден в том, что она может увенчаться успехом, и спросил меня, возьмусь ли я за нее. Я был застигнут врасплох, поскольку еще не разобрался до конца в сложившейся обстановке. Поэтому я попросил несколько дней на размышления, чтобы сориентироваться в ситуации.

Я

отправился в штаб корпуса, находившийся в Веллетри, в 30 километрах от Рима, и представился его командиру, собиравшемуся в скором времени отбыть в отпуск. Я изучил вместе с ним карты, и он по-товарищески ознакомил меня с боевой обстановкой, как у нас было принято. Неприятельский плацдарм имел теперь глубину около двадцати километров и примерно такую же ширину. Высадка была поддержана ударами неприятеля на фронте, линия которого проходила юго-восточнее, что весьма затруднило переброску наших войск. Противник добился успеха на начальном этапе, но был вынужден остановиться в широкой и глубокой долине, протянувшейся с севера на юг. Позиции двух армий находились на ее противоположных сторонах. Позиции противника были сильными, но без новых крупных подкреплений он был не в состоянии овладеть долиной. Два армейских корпуса под командованием генерала фон Макензена окружили неприятельский плацдарм. Как это бывает во все времена и во всех армиях, корпус и группа армий не смогли договориться относительно времени контратак. Поэтому наши войска оказались перед следующей альтернативой: или немедленно перейти в контрнаступление слабыми силами, собранными со всего района и не имеющими опыта совместных действий, или дождаться подхода подкреплений. В первом случае, возможно, удалось бы произвести замешательство в рядах неприятеля, но при этом существовала вероятность быть разгромленными силами десанта, имевшего мощную авиационную поддержку, то есть мы рисковали потерять все. При втором варианте шансы на успех увеличивались, но противник, получив отсрочку, мог лучше закрепиться на завоеванном плацдарме и построить на нем сильную оборону. У меня возникло ощущение, что было решено принять компромиссный вариант между этими двумя, чего в подобных ситуациях ни в коем случае делать не стоит.

Группа армий «Ц», имевшая хорошее командование, остановила продвижение противника. Но то, что последовало далее, получило очень справедливое название «война в рассрочку». У нас было слишком мало артиллерии. Особенно не хватало полевых орудий, достаточно мобильных, чтобы сопровождать в наступлении пехоту, которая не может без них обходиться. Как известно, этот вид артиллерии предназначен специально для совместных действий с пехотой, поэтому его наблюдатели находятся на ее передовых позициях. В наличии имелось некоторое количество батарей 88-мм зенитных орудий, производивших большие опустошения в неприятельских войсках, сосредоточенных на узком пятачке. Но любой эксперт скажет, что невозможно вести наступление на труднопроходимой местности с помощью одной только артиллерии. Из Германии вызвали подкрепления, пехоту и танки и начали контрнаступление. Оно провалилось. Для выяснения причин фиаско было проведено строгое расследование. Вопрос имел тем большее значение, что данную операцию рассматривали в качестве генеральной репетиции действий в день ожидаемой высадки противника во Франции. Значит, это была не просто локальная неудача.

Как было установлено, основная причина заключалась в том, что немецкая пехота, очутившись на незнакомой местности, впервые оказалась не на высоте и продемонстрировала неспособность к ведению энергичных наступательных действий. Было очевидно, что германская армия, годами не получавшая необходимого отдыха для пополнения, подготовки и восстановления боевого духа, была измотана и обескровлена. Одной из фундаментальных причин этого феномена стало то, что на протяжении многих лет армию систематически лишали людей, отличающихся активностью, инициативностью, наличием собственного мнения, т. е. тем человеческим типом, которым пополняется унтер-офицерский корпус и который составляет ядро каждого подразделения, его настоящую боевую силу, о чем знает любой военный в мире. Именно они увлекают солдат вперед. Они должны находиться рядом с офицером, который должен иметь возможность на них положиться. Наряду с унтер-офицерами в каждом подразделении должно быть человек десять – двенадцать, всегда готовых броситься в прорыв. Мой прежний полк черпал свою силу именно в этом ядре, которое всегда сохранялось и поддерживалось. Если в роте найдется три десятка таких людей, такая рота имеет исключительные боевые качества; когда их число сокращается, боеспособность неминуемо падает до степени ее полной непригодности к бою. И людей именно этого типа армию постоянно лишали.

На призывных комиссиях, еще даже до вызова новобранцев, СС имели приоритетное право выбора. Они отбирали самых лучших, что позволило Гиммлеру сформировать собственную армию, разросшуюся в конце концов до около сорока дивизий. Не будем забывать, что вооружение и боевая техника, сходящие с заводских конвейеров, в первую очередь поступали именно в эти дивизии. Высшее руководство СС не останавливалось перед нарушением давно сверстанных планов, предусматривавших формирование или перевооружение дивизий вермахта, в то время как в высоких штабах рассчитывали на эти дивизии, планируя будущие операции. Все это вызывало беспокойство армейского командования. Второе и третье место в иерархии занимали кригсмарине и люфтваффе с их многочисленными специальными формированиями. Сухопутные войска стояли, таким образом, на четвертом месте, а пехота в них – в самом хвосте. Завершим картину таким штрихом: осенью 1942 года Геринг тоже задумал создать свою собственную армию – авиаполевые дивизии. Годами сотни тысяч лучших по физическим данным солдат, в большинстве своем не получившие подготовки в мирное время, околачивались в казармах, в то время как роль помощников авиации, отведенная им, давно уже стала иллюзорной. Но под командование сухопутных войск их не передавали. Из них формировали пехотные части и соединения под командованием прикомандированных генералов, офицеров и унтер-офицеров, которых они не слишком слушались, что, по-человечески, было понятно. Знакомые с оружием самым поверхностным образом, они по-дилетантски «играли» в войну. Все это было непростительно и походило на дурную шутку. Младших командиров, от командира отделения до командира батальона, которые могли бы тщательно обучить этих солдат и подготовить их к современному пехотному бою, не было. Я знал немало высокопоставленных генералов и офицеров люфтваффе, которые открыто называли создание авиаполевых дивизий безумием. Около 300 тысяч солдат военно-воздушных сил использовались для выполнения задач, которые они не могли выполнить успешно или же адаптировались к ним, платя за боевой опыт самой дорогой ценой. Таким образом, качество сухопутной армии, в первую очередь пехоты, постоянно снижалось, бои на плацдарме у Неттуно и Анцио стали первым явным и наглядным подтверждением этого. Конечно, даже устранение упомянутых ошибок на том этапе войны уже не могло изменить ее исход. Но не было необходимости приносить столько ненужных жертв, которые, как в данном случае, стали результатом отсутствия боевых подготовки и опыта.

Результат расследования стал серьезным предупреждением для всех, кто хотел его услышать. Но худшим для меня стало то, что я понял, ни в Генеральном штабе сухопутных войск, ни в ОКВ нет никого, обладающего большой силой убеждения или большим влиянием. Не было ни одного человека, к кому Гитлер питал бы достаточно доверия и кто мог бы со всей серьезностью и со всей убедительностью изложить ему эти доводы, чтобы добиться хотя бы каких-то перемен в положении, существовавшем годами. Никто не смог убедить его даже допустить возможность подобных перемен.