Солдаты неудачи
Шрифт:
В это время из командирского КУНГа начали выходить офицеры. «БАХ», раздался оглушающий хлопок. Офицеры попадали на землю. КУНГ подпрыгнул и перекособочился как избушка на курьих ножках. Да что за черт?!
— Сюда, быстрее! — кричали вокруг.
БМП Уральцев дернулась, пытаясь завестись, но вот на нее вскакивают люди и из люка водителя вытаскивают трясущегося молодого парня. Парень ошалелыми глазами смотрит в никуда. Вокруг толпились офицеры, медики несли носилки. Нас с Колькой сразу же озадачили бежать в другой конец маленького лагеря. Зачем именно, я сейчас, спустя столько лет и не вспомню. Когда мы вернулись, перед КУНГом лежало три тела, завернутых в плащ-палатки. Судя по форме свертков, их сильно изувечило, кровь, которой пропитался брезент, говорила об этом же. Четвертым, на носилках, лежал незнакомый мне прапорщик. Его левый глаз свисал на нити из кровавой, пустой глазницы. Куртка
Внутри КУНГа царил полный разгром. Это видно было через открытую дверь, болтавшуюся на одной петле. Снаряд БМП прошил фургончик насквозь.
Водитель БМП сидел на земле рядом со своей машиной и, держась руками за голову, тупо уставился в землю. Его охраняло двое автоматчиков. От них мы и узнали, что водитель залез в башню для каких-то своих дел и зацепил спуск орудия. Снаряд находился в стволе и не замедлил оттуда вылететь. Итог всем известен. В горячке
механник-водитель, молодой еще парень, попытался завести машину и сбежать, хотя куда ему тут было бежать, ясно, что некуда.
Не знаю как остальным, но мне лично было жалко несчастного убийцу. Что ждет его дальше? Ясно, что ничего хорошего: следствие, суд и колония. Думаю, мое мнение разделяли и остальные, потому что ничего в адрес убийцы агрессивного не высказывалось.
Раздался рев двигателя и шелест винтов, в суматохе никто даже не заметил прилета генерала. Генералу видимо доложили еще в полете о происшедшем, потому что, не выходя на землю, он распорядился забрать трупы и вертолет тут же улетел.
В полном молчании вернулись мы обратно на блокпост. Однако уже через час после возвращения эта печальная история перестала быть темой для обсуждения, и жизнь вошла в обычное русло. Еще через три дня нашу группу убрали обратно в бригаду за ненадобностью.
РЕМБО
Часто видя, американские боевики я со скукой отворачивался во время сцен драк, где положительный герой в одиночку и без оружия раскидывает толпу вооруженных до зубов негодяев. Нижеприведенная история заставила усомниться меня в правильности поговорки "один в поле не воин" и мене скептически смотреть Штатовские фильмы с участием Шварцнегера и Сталонне.
Это было в начале февраля месяца 1996 года. Наша колонна, пройдя маршем трое суток, остановилась между селами Курчалой и Белоречье, где разделилась на две части. Большая часть во главе с командирами поехала куда-то в сторону разбитой фермы. А мы остались здесь, в поле, на котором находился холм в форме замкнутого кольца с замерзшей лужей в центре. Это земляное кольцо как нельзя лучше подходило под укрепление. Наша группа в составе трех танков, трех БМП, миномета и человек сорока солдат стала интенсивно оборудовать место для жизни.
Время было утреннее и мы со рвением взялись за работу, чтобы к вечеру согреться и просушиться в палатках. Энтузиазм вполне объяснимый тремя сутками пути по заснеженным полям и лесам, ночевкам в снегу без костров, когда мы потеряли одного убитым и одного обмороженным. Каждый и стар и млад, вырывая друг у друга лопату усиленно копал ямы под палатки. Нас не надо было подгонять и понукать, рабочих рук было в избытке, на всех не хватало инструмента. Командовавший нашей группой молодой лейтенант — двухгодичник не нарадовался на нас. Одно из БМП уже поехало в сторону леса за дровами. Быт начал потихоньку устраиваться. Жить здесь предстояло, видимо долго.
Группу собирали и готовили загодя. Дня три нас мучили различными строевыми смотрами. День отправки каждый раз переносился. За всеми построениями с оружием и снаряжением, проверками содержимого вещмешков мы потихоньку забыли зачем нас вообще собрали. Задача была перекрыть отступление из Новогрозненска банде Радуева и блокировать дорогу на Курчалой до подхода наших основных сил. Наконец долгожданная отправка состоялась. Провожал группу генерал — кто-то из заместителей командующего Группировки. На нашу экипировку и внешний вид, который так усиленно проверялся командирами он и не глянул. Генерал жал всем руку, из чего я сделал малоутешительный вывод, что хорошего тут ничего не жди. Он говорил, что там, куда мы приедем, нет мирных жителей и стрелять надо в каждого кто появится на дороге. Слова же о том, что нам помогут всем, чем смогут и по окончании операции наградят, повергли меня в полное уныние. Можно было бы конечно отмазаться, как делали многие профессиональные герои, но было просто противно и стыдно перед самим собой. В конце-то концов, чем же так ценна своя жизнь, чтобы прикрывать ее чужою, тем что своя что ли?
Одним словом, мы прибыли на место и обустроились. Зажгли печку, и такое блаженство наступило от тепла, которое подарили нам чугунные бока «буржуйки». Плохо было только то, что видимо такое же блаженство наступило и у вшей, во множестве водившихся в наших одеждах. Скинув форму, воины стали активно чесаться и вылавливать вредных насекомых, которые поболее боевиков доставали федеральных солдат.
Начинало вечереть. Дорога, которую мы должны были контролировать, была пуста. Связь приносила тревожные известия. Танк и разведка, сопровождавшие нас до места, попали в засаду и были обстреляны. Танк вообще наехал на мину и у него оторвало «яйца», и они огрели механника-водителя. Несколько разведчиков погибло. Маленькой колонне удалось прорваться, но стало ясно, что теперь наша группа отрезана ото всех и помощи ждать не откуда. Это известие повергло в уныние нашего молодого командира. Мы же отнеслись к нему двояко: с одной стороны, конечно плохо, тем более кончилась еда. Нет, остались, конечно, кое у кого небольшие запасы, но это самое большее на день. Но с другой стороны — ожидалась полная анархия, возможность менять и продавать все что угодно. Дорога то, вот она. Слева от нас, на склоне горы раскинулось какое-то небольшое село (как после узнали — Белоречье), а справа — районный центр Курчалой. Оба села, как было известно, крепко держались боевиками, особенно Курчалой. Такая обстановка не позволяла и отцам-командирам особенно задирать голову и козырять погонами. В общем жизнь обещала быть интересной и мы думали, чтобы еще обустроить в нашем нехитром быту.
Я вышел на земляной вал и вместе еще с двумя пацанами глазел по сторонам, терпеливо ожидая, когда придет моя очередь курить бычок. Начинало вечереть. К нам подошел лейтенант, и тихим голосом стал объяснять, как будем нести ночью дежурство. Вид у него был совсем не боевой. В это время до нас донесся треск мотоциклетного движка и на дороге показался, стремительно приближавшийся со стороны Белоречья мотоцикл ИЖ с коляской. Вскоре мотоцикл затормозил напротив блокпоста. Из люльки вылез высокий старик в папахе, черном длинном пальто, с деревянной клюкой в руке. За рулем мотоцикла сидел молодой парень обычной кавказской внешности. Вылезя из люльки старик встал на дороге, повернувшись лицом в нашу сторону. Ветер развивал полы его пальто и длинную седую бороду. Колоритный старик стал что-то кричать, сопровождая слова энергичными движениями клюки. Ясно было итак, что нас зовут на переговоры. И мы, возглавляемые лейтенантом, двинулись к старику.
Шлепая сапогами по мокрому снегу, я, как и все думал "что за цирк". Не дойдя метров десяти до мотоцикла, командир остановил нас и пошел к седобородому патриарху один. Лейтенант был на голову ниже старца. Увидев командира старец, воздев руки к небу возопил "О Алла!" и от голоса его лейтенант вжал голову в плечи и стал казаться еще ниже. После призыва исламского Божества старейшина Белоречья, а это был именно он, произнес эмоциональную речь о том, что неверные, то есть мы, осквернили их святое место, то есть земляное кольцо, и гнев Аллаха в виде боевиков не замедлит сегодня же пасть на наши грешные головы. Еще он говорил, что подобного посрамления их святынь не допускали даже Сталинские гяуры и все в том же духе. Речь старца сопровождалась усиленной жестикуляцией. Он часто тыкал клюкой в сторону командира и танков стоявших вокруг кольца. Стволы грозных боевых машин стыдливо смотрели на разоряющегося пророка. Лейтенант что-то робко пытался возразить, но старец с возгласом "О Алла!" замахивался на него клюкой и тот замолкал.
Ближе к концу своей речи старец сняв с головы папаху и отчаянно плюясь в нашу сторону, кинул ее на землю и вновь прокричал: "О Алла!". Окончив свой десятиминутный, монолог парламентер забрал папаху, сел в люльку и укатил в Белоречье, обдав нас угарным газом. Сколько мы могли видеть, он на ходу продолжал потрясать клюкой, указывая в нашу сторону. Подавленный командир побрел в нашем сопровождении обратно. Придя на место, он, подумав несколько минут, дал команду сниматься.
Не передать словами, с какой неохотой мы разрушали только что созданный быт, вновь грузились на опостылевшую броню и уезжали на соседний блокпост, где стоял штаб. Напоследок, чтобы врагу не досталось, нагадили в окопы, где стояли палатки, засыпали и разрушили все, что смогли. Колонна бронетехники печально тронулась в путь.