Солдаты последней войны
Шрифт:
– Чрезмерно благодарен, – ответил я с издевкой. – Кстати, Редиска (я специально назвал его по студенческому прозвищу), когда ты исповедуешься, надеюсь не забываешь упомянуть о рабе Божьей Гале? Безвременно покинувшей нашу землю. И не забываешь упомянуть тех, кто ей помог покинуть наш грешный мир раньше времени? Но вот свечку за упокой ее души не ставь, не надо. Это делают без тебя.
Я нарочито вальяжно похлопал его по плечу.
– Кстати, на счет змей. Ты, я помню, в институте зачет по анатомии пресмыкающихся сдал на «отлично».
Редиска побледнел. Его лицо перекосило, а в глазах появился дьявольский блеск. Впрочем, проигнорировал мое замечание и последнее слово оставил за собой.
– Передавайте привет вашему мужу, Майя. Надеюсь, мы еще встретимся.
Я хотел было ответить, но передумал. Пусть за такими, как он, остается лишь слово. Всего лишь слово. И не более.
Мы шли по широкому многолюдному проспекту. Майя очень естественно, как само разумеющееся, взяла меня под руку. Ее все еще знобило и она слегка прижалась щекой к моему плечу. И мне показалось, что Майю я знаю уже тысячу долгих лет. Когда в одно утро она превратилась из холодной, резкой женщины в беспомощного и растерянного ребенка.
– Может быть, не нужно было с ним так? Он все же служит церкви, – неуверенно сказала она.
– Ты о Редиске? – усмехнулся я и успокаивающе похлопал ее по ладони. – Майя, я не против церкви и уж тем более не против Бога. Я против конкретных людей, которые хотят прикрыться его именем. Они пострашнее любого безбожника. А я, Майя, если честно, удивлен. Такая уверенная, сильная женщина… Или я ошибался?
– Ошибался. Моя уверенность от моих бесконечных сомнений. Она, как щит, которым я просто прикрываюсь.
– И почему сегодня ты этот щит потеряла? Не пожалеешь?
– Сегодня… Сегодня я пришла на исповедь. Но мне так это и не удалось. Так, имею же я право хоть на малейшую искренность?
– Я польщен быть твоим духовником.
– Зачем духовником? Достаточно – приятелем. Ведь мы даже перешли на «ты». Или ты не заметил?
– Ну, все произошло само собой. Когда два союзника организовывают команду против общего неприятеля, они невольно переходят на «ты».
– Как интересно. Мы еще не стали друзьями, а у нас уже появились общие враги.
– Вначале у нас появились общие друзья. Разве тебе не понравились Катя, Петух, Шурочка… А главное – Котик. Разве он не наш общий друг?
– Прежде всего он мой сын.
Майя внезапно погрустнела. Но ее уже не знобило. Она успокоилась.
– Мой и Павла, – уточнила он.
– Ну, Павел, насколько я знаю, отдыхает за границей после успешного дела. Кстати, почему он не взял вас? – мой тон был откровенно язвительным. Хотя я и знал, что вообще не следует разговаривать о ее муже. Особенно в таком тоне… Но я уже понял, что мне нравится Майя. Очень нравится. И я даже не пытался этого скрыть. Но она на сей раз проигнорировала мой тон. И перевела разговор на другое.
– А ты, действительно, прав на счет Котика. Когда я увидела его рисунок… А потом он мне показал другие. Ты знаешь, оказывается, он последнее время очень много рисовал, но скрывал это.
– Зачем?
– Ему очень нравился учитель музыки. Так он мне объяснил.
– Но учитель музыки не нравился его матери, да?
Я освободился от руки Майи и резко остановился. И посмотрел ей в глаза. Я не знал, какого жду ответа. Все было слишком нелепо, слишком поспешно и слишком неправильно. Но мне так хотелось ускорить события, которых в последнее время было так мало. Мне так хотелось услышать хороший ответ.
И Майя ответила.
– Его мать найдет теперь другого учителя. Учителя рисования.
– Надеюсь, он ей понравится больше.
Я резко сорвался с места. И резко ускорил шаг. Я вел себя, как мальчишка.
– Кирилл, – окликнула меня Майя. Она почти смеялись. – Я постараюсь, чтобы учитель рисования был старый, дряхлый, слепой и глухой.
Я тоже рассмеялся. И приблизился к ней. Мне так хотелось к ней прикоснуться. И я приподнял воротник ее светлого плаща.
– Ну, слепой вряд ли научит чему-нибудь мальчика. А в остальном, пожалуй, все будет правильно.
– Конечно, правильно. Котик станет хорошим художником. А Тошка – прекрасным музыкантом.
Я улыбнулся. И тут же подумал, откуда она знает про Тошку? Я ей точно не рассказывал. Значит… Ну, конечно. Какой же я болван!
– Майя… А ведь это ты… Ты, Майя…
– Я не понимаю, – она отвела взгляд, вновь схватила под руку и повела вперед.
– Ты, Майя, послала ко мне Катю и девочку. И именно ты собираешься помочь ей в учебе. Не отрицай!
Она вздохнула.
– Вот еще одно доброе дело мне не зачтется.
– Ну почему же…
– А потому что о нем стало известно.
Я не выдержал. И притянул ее к себе. Она не вырывалась.
– Ты словно девяностолетняя старуха на смертном ложе. Которая ведет счет своим добрым и плохим делам. Не спеши, Майечка. Жизнь и без нас сильно торопится.
Мы так и стояли, прижавшись друг к другу, посреди многолюдной, равнодушной улицы. Люди задевали нас локтями и никому не было абсолютно никакого дела ни до наших слов, ни до наших чувств.
– Вот видишь, Кирилл, – тихо сказала Майя, – доброе дело вычеркивается. Зато приписывается другое. Жаль, что я не сходила на исповедь. Очень жаль.
Я слегка оттолкнул ее от себя и так же тихо ответил, глядя в глаза.
– А хочешь, чтобы тебе стало легче, ты проведешь генеральную репетицию. И все расскажешь мне? Я, конечно, не смогу отпустить твои грехи, но все сумею понять. Все-все-все…
– Откуда такая уверенность? – Майя резко освободилась из моих объятий. Словно очнулась ото сна. И мы, слегка смущенные этой внезапной близостью, вновь зашагали по мостовой, правда уже не под руку.
– Откуда? – не унимался я. – Ну вот, смотри!