Солдаты живут
Шрифт:
В его глаза стала возвращаться жизнь.
— Не столь впечатляет, как наблюдение за родами, но достаточно драматично, — сказал я Тобо. — Даже болвану вроде меня не нужно пояснять, что мы расколдовали настоящего Гоблина.
Гоблина настолько страдающего, что я мгновенно понял — только Госпожа сможет по-настоящему его понять.
Я уселся на стул. Тобо помог Гоблину пересесть в кресло с высокой спинкой и расположился рядом на краю кушетки. Гоблин медленно вертел головой, по очереди глядя на нас. Он плакал, но не мог произнести ни слова, хотя очень старался. И протянул руку к Тобо, безмолвно моля о прикосновении.
— Поаккуратнее со шляпой, — предупредил я. — А то я уже подумываю, не прибить ли ее к голове. — И еще я подумал о том, каким замечательным другом был Одноглазый. Потому что предвидел вероятность вроде этой и потратил последние годы жизни на то, чтобы сделать спасение друга возможным.
Я даже на секунду позавидовал Гоблину — ведь у меня никогда не было друга, который пошел бы ради меня настолько далеко. И потом вспомнил, как Дрема работала пятнадцать лет ради спасения Плененных. А теперь — еще и пяти лет не прошло — из всех них в живых остались только Госпожа и я. Остальные всплыли вверх брюхом. Улетели с дымом.
Солдаты живут.
Дрема ни разу не повела себя так, словно полагала, что зря тратит свою жизнь. Но я уверен, что иногда такая мысль приходила ей в голову. По отношению к некоторым личностям.
— Ты должен постоянно держать хотя бы одну руку на копье, Гоблин, — сказал я. Мы ведь ничего не сделали, чтобы избавить его от Хадидаса. А всего лишь загнали монстра в глубокую яму, где он затаился, дожидаясь момента, когда сможет выпрыгнуть и снова захватить контроль. Нас отделял от него лишь жалкий барьерчик. Это чудовище гораздо сильнее Гоблина. И, чтобы удержать его за барьером, нам придется упорно поработать.
— И что нам теперь с тобой делать? — спросил я. И ощутил укол вины. Потому что уже придумал планы, в том числе относительно Гоблина. Планы, способные изменить мир.
— А ты что думаешь, Гоблин? Поможешь нам помочь тебе продержаться?
Гоблин уже немного лучше владел своим телом. И смог выдавить слабое «да» и даже кивнуть.
— Право принимать любые решения я оставляю за вами, — сказал Суврин и вежливо кивнул Гоблину. — Я почти не знаю этого человека. А если и наслышан» то в основном о шуточках, которыми они с Одноглазым развлекались, подначивая друг друга. Я это к тому, что не смогу быть объективным, даже если постараюсь. Что это за дрянь, которой вы намазали ему эту штуковину на голове?
— Клей. А эта штуковина — шляпа. Ты наверняка видел ее на голове Одноглазого. Старый пердун начинил ее кое-какими чарами, поскольку предвидел, что может случиться нечто в этом роде.
— Ты уже говорил.
— Вот и хорошо. А приклеили мы шляпу для того, чтобы ее нельзя было снять. Никогда. И если бы мы смогли придумать способ, как ему питаться и чесать задницу без помощи рук, то и их приклеили бы к копью Одноглазого.
Есть нечто такое в Капитанской должности, что начисто лишает человека чувства юмора. На Суврина это нечто уже подействовало. Он даже не улыбнулся.
— Вы уже узнали от него что-либо полезное? — спросил он. — Еще нет? А когда?
— Пока не знаю. Он все еще приходит в себя. Буквально. Не забудь, что все эти шесть лет он был практически мертв. И теперь с трудом вспоминает, как надо пользоваться телом. Особенно языком. А Хадидас до сих пор у него внутри и жаждет снова овладеть его телом.
— А как дела у Госпожи?
Сейчас жена тревожила меня больше, чем Гоблин. Она вела себя как-то странно. Мне даже стало казаться, что она превратилась в незнакомую женщину. И у меня возродилась прежняя озабоченность насчет ее связи с Киной. Ведь Кина мастерски умеет планировать и манипулировать. Она выстраивает многослойные схемы, рассчитанные на века.
Но Кина действует медленно. Очень медленно. Вот почему она предпочитает планы, которые созревают годами. А когда удача ускользает из ее рук, она не может реагировать быстро.
— Сейчас Госпожа стала для меня загадкой, — признался я. — Но вполне разрешимой.
Гоблин что-то прохрипел. Хадидас упорно мешал ему говорить.
— Ты знаешь что-нибудь о самых важных людях в городе? — спросил Суврин.
— О нынешних — ничего. Только в общих чертах. Мой тебе совет: никогда не подставляй спину никому из них. Можешь посоветоваться с Ранмастом Сингхом. Если он уцелел в последних сражениях. — Он вполне мог оказаться рядом с Дремой в той засаде. — Или попроси Аридату Сингха одолжить тебе пару советников.
Для Капитана Отряда Суврин проявил необычное стремление с кем-либо советоваться.
— Нам нужно продолжить наши занятия, — сказал он мне. — Чтобы я смог изучать Анналы.
— Для этого нам нужен мир. Хотя бы на пару лет.
За это время мы сможем создать новый Отряд.
Гоблин снова захрипел и кивнул. Сейчас он в некоторых отношениях очень напоминал щенка.
— Мне надо поговорить с Гоблином, — сказал я Суврину. Когда наш новый командир вышел, я повернулся к Гоблину:
— Нам нужно придумать способ, как обойти вмешательство Хадидаса.
Кивок.
— Пожалуй, именно так мы это и станем делать. Если он контролирует только твою речь, а не тело. — Я уставился на коротышку. Он не отвечал, и тут до меня дошло, что я не правильно задал вопрос. — Он управляет твоим телом?
Нет.
— Вот и прекрасно. Теперь ключевой вопрос. Находится ли Хадидас в прямом контакте с Киной?
Нет. Да. Пожатие плеч. Мы продолжили эту игру в тысячу вопросов. Мне все время казалось, что, куда бы я ни шел, я двигаюсь в неверном направлении, потому что Гоблин постоянно хрипел, отчаянно стараясь заговорить. Но его усилия завершались от силы одним-двумя осмысленными звуками.
В конце концов, несмотря на всю мою тупость, я узнал, что хотел. Хадидас мог общаться: с богиней только когда контролировал тело Гоблина.
Смысл в этом был. Определенный. Но я не забывал, что Гоблин, которого я сейчас расспрашиваю, по сути лишь дух, не сумевший покинуть тело, когда оно умерло, а потом заново было оживлено дыханием богини.
— Замечательная новость, Гоблин. Слушай, у меня есть план. — Преодолевая себя, я все же решился и извлек его из потайного местечка внутри себя, надеясь, что богиня не сможет меня подслушать. Мой план полностью зависел от того, насколько хорошо я понимал того Гоблина, которого знал так давно, и основывался на надежде, что он мало изменился за прошедшие два десятилетия. А ведь человек за такое время может очень сильно измениться — особенно если часть этого времени он пробыл покойником и рабом Матери Обманников.