Солдаты
Шрифт:
Чин очистил его глаза, заляпанные кровью, и Ганс посмотрел на покрытые завесой дыма ворота. Кетсвана стоял, вырисовываясь на фоне фабричных ворот, где они когда-то были рабами, карабин поднят над головой, его боевое пение служило сигналом сбора. Однако было что-то еще, громкий ревущий крик, крики тысяч мужчин и женщин.
Ганс поднялся на подкашивающихся ногах, лейтенант-чин, который был почти одного с ним возраста, помог ему.
— Мы освободим здесь наших братьев, а затем отдохнем, старина. Мы выпьем чаю, и затем присмотрим за рабами бантагов, — сказал он ухмыляясь.
Он обошел вокруг тела двух мужчин, пойманных взрывом на складе, оба разорванные и ужасно обожженные. На главной железнодорожной линии громоздились обломки дирижабля,
— Идите туда, идите! — прокричал лейтенант, указывая на ворота. У нескольких парней все еще были с собой карабины; остальные вытянули пистолеты и безжизненно поплелись к воротам.
Когда Ганс добрался до ворот, то он на секунду в ужасе отскочил от них. Прежде всего, он почувствовал зловоние, отвратительное приторное зловоние лагерей, невымытых тел, насыщенный горячий водяной пар литейного цеха, затхлый запах бантагов, и более глубокий запах гниющей еды и человеческих отбросов, пропитавших поверхность почвы, и запах смерти, и еще странное нереальное ощущение, что также можно почувствовать запах ужаса.
Лагерь внутри стены являл собой сцену кровавого хаоса. Кетсвана мудро остановил своих людей прямо у ограждения, расположив их в линию для залпа. Иногда один из солдат поднимал карабин, чтобы выстрелить в бантага, но внутри ограды находились тысячи рабов, которые делали эту работу. Заключенные были наполнены до краев безумием мятежа, роясь, словно извивающаяся толпа раздраженных насекомых, разрывая на части оставшихся в главном внутреннем дворе бантагов. Они атаковали через мертвое пространство, которое отделяло стену периметра от бараков, и теперь находились на стенах с бойницами. Обезумевшие бантаги, отступали вдоль верхнего прохода, неистово пытаясь удержать на месте взбесившийся сонм чинов. С поверхности земли внутри лагеря, заключенные забрасывали пойманных в ловушку бантагов глыбами угля и кусками искореженной породы из отвалов шлака, пока их товарищи двигались по проходу вдоль стены с бойницами, приближаясь к врагу. Четыре, шесть, иногда дюжина погибала, пока, наконец, кто-то один не осиливал бантага и не сбрасывал его с высоты. Тот, крича, падал в ожидающие руки толпы внизу.
Ганс заметил группу из нескольких дюжин бантагов, прорезающих себе путь через территорию двора, сражающихся за то, чтобы добраться до дверного проема в просторный литейный цех, построенный так, что он доминировал в центре лагеря. Ганс прокричал Кетсване отрезать их. Вместе Ганс, Кетсвана, и несколько отделений его воинов стали пробиваться через растущую толпу.
Бантаги закрепились у двери прямо перед ними, его собственные люди не могли стрелять, чтобы не зацепить чинских рабов, зажатых между двумя группами. Первые двое солдат упали под огнем внутри здания, при попытке захватить лестничную площадку. Ганс прижался к теплой кирпичной стене здания, постепенно придвигаясь к огромным открытым воротам, которые были достаточно широки, чтобы через них мог прокатиться железнодорожный товарный вагон, и посмотрел за угол. Бантаги были внутри, не более чем в дюжине футов, разворачиваясь в линию. Один поднял винтовку, и Ганс отдернул голову, брызги кирпичной крошки выбились из стены от бантагского выстрела.
Сконцентрированный залп проредил чинов, столпившихся около дверей, поэтому они отступили. Ганс посмотрел на Кетсвану, который кивнул, без нужды в словах. Раздался второй залп; еще больше чинов попадали. Кетсвана, казалось, рассчитывал, он держал свой карабин наготове. Рявкнул еще один залп.
— В атаку!
Кетсвана выпрыгнул из-за угла стены здания, держа карабин прямо, стреляя от бедра. Остальные бросились после него, стреляя на ходу, как только выскочили из-за угла. Ганс попытался следовать за ними, но лейтенант-чин толкнул его обратно, ступил за угол, выстрелил, и был отброшен назад пулей, которая
Ганс переступил через тело, стреляя вслепую, и мельком увидел бантага, рухнувшего всего в футе от него. Толпа чинов, которая отскакивала от залпов, словно от ударов молотом, теперь повернулась в неистовом безумстве и ворвалась на склад, отталкивая Ганса к стене, Кетсвана и солдаты, которые следовали за ним, исчезли в давке.
Тонкая линия бантагов была смята, воины сломали строй, побежали в панике, некоторые повернули, чтобы добраться до северного крыла литейного цеха, другие, побежали на юг. Сотни чинов толкались внутри. Ганс уклонился от толпы, двинувшись вдоль боковой стенки первой плавильной печи, прямо за воротами. Взглянув на стену цеха, он увидел, что омерзительные «беличья колеса» по-прежнему стояли там, их человеческие обитатели были все также заперты внутри, их костлявые руки сжимали боковую грань колеса, все они вопили в гневе.
Бантаг, бежащий вслепую, увернулся, пробегая мимо Ганса, наткнулся прямо на бригаду плавильщиков. Длинные железные ломы для накатывания крицы на подине пламенной печи теперь стали оружием. Рабы-чины бросились на бантага, первый погиб от удара бантагского штыка. Один из чинов, ухватил лом как дубинку, ударил бантага по коленке, ломая его ногу. Бантаг упал словно срубленное дерево, но попытался встать, опираясь на здоровую ногу. Еще один чин ударил того по спине, и он рухнул, опрокидываясь на спину. Крича с безумной ненавистью, один из чинов сел верхом на бантага, ухватил свой железный лом как копье, и забил его прямо в лицо бантага. Затем все они начали бить все еще дрожащий труп.
Сумасшествие охватило это место, и из-за всего того, что он помнил, он чувствовал, что безумие также захватило его собственную душу. Игнорируя боль осколков в руке, он взвел курок карабина, вложил в патронник новый боеприпас, и рванул вперед, двигаясь вдоль стены, петляя около тыльных частей печей.
Все это было так леденяще кровь знакомо, плавильная печь номер одиннадцать. Он задавался вопросом, по-прежнему ли она плохо выжигает из чугуна лишний углерод. Он шагнул мимо свежего потока из печи номер восемь, нескольких тонн жидкого чугуна, которые все еще кипели, постепенно застывая в каналах, прорезанных в полу, наполовину в потоке лежал мертвый чин, его одежда и волосы медленно тлели. Поскольку литейный цех был без окон, и всегда являл собой адское местечко, освещаемое только вспышками света от открытых горнов и жаром горячего железа, то из-за несущихся эхом криков, выстрелов, шипения горячего металла, всё, скрывающееся в темном мраке, казалось призрачными тенями.
Он протолкнулся к концу коридора, выйдя из-за печи, сражая бантага выстрелом в спину, пока воин двигался задним ходом. Мимо пробежал чин, что-то бессвязно крича, с глазами, широкими от ужаса и ярости.
Он мельком увидел бранящегося чина, настолько худого, что были видны все кости, голого за исключением грязной тряпицы, обвязанной вокруг бедер, который показал пальцем. Ганс развернулся вокруг себя, и по-кошачьи отскочил назад, когда кто-то перевернул вверх ногами тяжелый котел с жидким металлом, пылающий серебристый каскад, взорвался паром, когда он низвергнулся наружу на площадку разливочного пролета. Полдюжины чинов, тех, кто находтлся рядом с Гансом, оказались пойманными в кипящей реке, люди спотыкались, падали, взрывались огнем, когда жидкость расплескивалась на их одежду, волосы, и кожу.
Два бантага позади перевернутого вверх ногами котла выбежали из-за опрокинутого ими чана. Атакующая толпа обошла вокруг распространяющийся поток и напала на двоицу. Борьба была ужасающей. Ганс смотрел, разрываясь на части между гневом к своим старым мучителям и жалостью к двум живым существам, которые вскоре умрут в агонии.
Толпа просто забила одного до полусмерти, затем выбросила его на медленно твердеющий пол с расплавленным чугуном. Второй был поднят дюжиной чинов, которые несли его, пиная ногами и избивая руками, к открытой двери пылающего горна.