Солёный арбуз
Шрифт:
Букварь стоял в пяти метрах от воды и не мог оторвать глаз от коричневой летящей реки. Пришел день Канзыбы. Целый год ждала она, когда ледяные горные потоки сделают из нее настоящую, широкую реку, способную гонять пароходы. И вот, когда этот день пришел, Канзыба хотела, чтобы все: люди, тайга и звери в тайге — увидели, какая она, услышали, какая она, почувствовали, какая она. И она ревела, брызгами расшибалась у камней, гнала бревна, траву, цветы и расползалась, расползалась от бешенства и жадности.
Темно-зеленая тайга стояла на сопках,
— Как же быть? Как же...
— Ждать, — сказал Букварь.
— С меня же шкуру сдерут...
— Дня четыре...
— Ты что!
Букварю стало жалко шофера, и он сказал:
— Метров через четыреста был еще брод.
Конечно, и там, наверное, Канзыба стала уже судоходной, и шофер должен был это понять, но он ухватился за соломинку.
— Кустов сказал мне, — уже в машине, уже на ходу объяснял шофер, — хоть вплавь, но доберись!
— Ну-ну, — сказал Букварь.
Ему стало смешно, когда он представил человека, пытающегося переплыть это летящее мутное море.
— Вчера двое на машинах хотели через Тубу... — начал шофер.
— У одного были пряники?
— Пряники... — сник шофер.
— Сворачивай.
Тот берег был низкий, и вода плескалась у самой дороги к взрывникам. Еще позавчера от этой дороги до берега надо было шагать и шагать.
— Понял? — спросил Букварь.
— Как же мне быть?..
— Ничем не могу помочь. Мне надо идти. Букварь вспомнил о своей цели и о том, что ему еще нужно будет вернуться на Тринадцатый километр, где сидит Кешка со своим розовым полотенцем.
— Мне надо идти.
Он пошел по размытой дороге вверх, но шофер догнал его и снова схватил за рубчатый локоть.
— Постой! А как же я?
— Пошли ты к черту своего Кустова!
— Как же быть?..
— Через четыре дня.
— Дьяконов сегодня взорвет скалу. Или завтра... Шофер медленно опустился на мокрый камень и застыл, сложив руки на коленях.
— Это все проектировщики, — пробормотал он, — это все проектировщики...
Букварь почувствовал, что этот ноющий человек, напуганный каким-то Кустовым, вызывает у него брезгливость.
— Слушай, брось ныть! Поезжай обратно и передай своему Кустову привет от Канзыбы. И от меня.
— ...пришла телеграмма из Москвы. Отменить взрыв. Полотно пройдет ближе к Канзыбе...
— Как тебя зовут? — спросил Букварь.
— Николай...
...Николай сейчас сидит за столом. За зеленым щербатым столом. И все сидят за столом. И Ольга разливает горячие щи. А Николай смеется и подмигивает Ольге.
— Знаешь, пошли вы все к черту! И ты, и твой Кустов! У меня есть дело.
Он пошел, и снова шофер схватил его за мокрый рубчатый локоть.
— Телефонная связь нарушена с Дьяконовым...
«Значит, Зименко сидит сейчас у Дьяконова, — подумал Букварь. — Если бы встретить его и сказать ему: «Знаешь, есть у меня друг...»
— Пойми, — сказал шофер, — я же не для себя. Не потому, что боюсь Кустова... Ты не думай. Но зачем взрывать скалу, а потом неделями снова возить аммонал, мучиться, чтобы взорвать другую...
— Это ни к чему, — сказал Букварь. — Только чем же я могу тебе помочь?
Шофер опять устало опустился на мокрый камень. Сказал глухо:
— Ничем.
— Знаешь что... — подумав, сказал Букварь. Шофер поднял голову. Букварь расстегивал ватник, и черные кружочки пуговиц быстро выскакивали из прошитых петель. Букварь сказал:
— Подержи.
Шофер взял ватник и, глядя под ноги, думая о чем-то своем, пошел за Букварем. Они спускались по размытой гальке медленно, потому что Букварь не спешил, шел нарочито спокойно, словно нужно ему было еще раз проверить, какого цвета в Канзыбе вода. Без ватника было холодно, и по коже бежали мурашки. Букварь ступил в воду, ржавая вода стала бить по сапогам, злая, настойчивая, хотела испугать его, отбросить, свалить. Букварь подумал, что в сапогах у него ничего не получится.
Он отступил на несколько шагов и на гальке, перемешанной с потемневшим песком, стал стаскивать сапоги. Портянки были мокрые и черные, и Букварь удивился тому, что сапоги успели промокнуть. Канзыба шумела чуть-чуть потише, будто довольная, что он вышел из ее воды. Шофер стоял молча и вдруг очнулся.
— Ты чего?
— Ничего.
— Ты брось! Не надо! Это ты из-за меня...
— Почему из-за тебя? — обиделся Букварь. — Просто зачем на самом деле взрывать не ту скалу?
Он стоял, переступая с ноги на ногу, потому что камни леденили ему пятки. Он улыбался. Шофер был старше, но Букварь смотрел сейчас на него сверху вниз, как на ребенка, и улыбка у него получалась покровительственная. «Вот так же смотрит на меня Николай...»
— Нечего время тянуть, — нахмурился Букварь, — у меня еще есть дело.
— Погоди, — сказал шофер, — тогда возьми записку. От Кустова. Без нее нет смысла...
Букварь пошарил в ватнике, упрятал записку Кустова, отпечатанную на машинке, в хлорвиниловую обложку паспорта и засунул ее в карман ковбойки.
— Ну, ладно.
Опустив глаза, стараясь не глядеть на бесновавшееся перед ним ржавое море, он пошел к воде. Он не любил входить в холодную воду.
19
Букварь думал, что ему скорее нужно войти в воду, в мутную, быструю воду, и тогда станет тепло, и тогда не будет на длинных ногах мурашек. Во всяком случае, их уже не увидит шофер.
Ему никогда не приходилось стоять в ледяной воде. Он знал, что такое кипяток. Сейчас он стоял в кипятке. Он стиснул зубы и скрипел зубами. Он не шагал — он медленно передвигал ступни вперед, и кипяток хватал кожу все выше и выше. Он не чувствовал, что у него под ногами — камни или песок. Он чувствовал только ожоги. «Долго так будет жечь?» — подумал Букварь.