Солёный арбуз
Шрифт:
Она вытащила из размокшей газеты банку расплавленного густого янтаря и два чистеньких пузатых лимона, точеными красными каблуками отпечатала на земляном полу короткие шаги и уселась рядом с Букварем, у ног его, на колючее одеяло. Глаза у нее были ласковые и нежные, и Букварь не смог говорить небрежным, грубоватым тоном, каким он хотел говорить.
— Вот смотри, Зойка. Это эдельвейс. Держи.
Он протянул ей маленькую звезду с белыми, чуть голубоватыми лучами на длинном, тонком стебле, покрытом мягким и светлым ворсом.
27
Артемовские
Через три дня бригада Николая Бондаренко на машине шофера Петухова перебралась в Кошурникове Прораб Мотовилов предупредил: из-за непогоды осталось Кошурниково на голодном пайке. С абаканской базы не смогли завезти детали сборно-щитовых домов. На плотницкую работу рассчитывать пока было нельзя. «Останетесь ударной группой в резерве главного командования, — сказал Мотовилов. — То есть при мне».
Спорить не стали. Понимали, что на стройке с саянскими условиями второстепенные работы тоже главные. Лишь бы трудиться по-настоящему, в полную силу.
Букварь потряхивался в кузове, выздоровевший, но еще слабый и бледный, сидел, вцепившись в доски борта, глядел жадно на тайгу, на отмытые камни, на небо, не мог насытиться смелостью красок, от которых он уже отвык.
Машина везла бригаду на гору Бурлук, за Кордон, за пятьдесят километров, к спокойной и нешумливой излучине Кизира. Нужно было чинить булыжную дорогу, сбегавшую к Кизиру с горы, попорченную взрывами и дождями.
Трасса ожила. Снова висели в скалах над Кизиром взрывники, снова грызли саянскую землю разномастные экскаваторы. На всех пятидесяти километрах была разбросана техника, и весь путь Букварь слушал звуки стройки, деловые, металлические.
На Бурлуке было тихо. В горе копались тоннельщики. А на горе дремали шоферы и их машины. Длинная цепочка спящих машин грелась на солнце. Дорога была перекрыта. На самом гребне горы, у здания столовой, три курагинских милиционера успокаивали матерившихся шоферов.
Машинам мешали раны булыжного бурлукского спуска. Их надо было лечить. Дорожный мастер рассказывал ребятам, что к чему. На спуске уже работали курагинцы из бригады Мартынова. Они помахали руками. Работа была несложная, но трудоемкая. Надо было таскать камни, укладывать их ровно иаккуратно, таскать и сыпать щебень и восстанавливать водоотводные канавы.
Камни таскали снизу, от Кизира, на легких дощатых носилках, и делали это Букварь и Кешка. Камни были мокрые и блестящие, на солнце шел от них пар. Кешка и Букварь скинули рубашки и майки, солнце жгло их белые плечи, спину и грудь, и каждый раз, когда Кешка и Букварь спускались к Кизиру, они с шумом и шутками обливались ледяной кизирской водой, смывали пот, смягчали раскаленные солнечные лучи.
Носилки Букварь с Кешкой таскали быстро, к Кизиру спускались бегом. Бежали по самой бровке дороги над оврагом, вырытым экскаваторами, глубоким, рыжим от глины. На дне ямы суетились маленькие тоннельщики в рыже-зеленых брезентовых робах и шахтерских касках. К горе тянулись серые нитки рельсов, и по ним катились игрушечные вагонетки с голубым и рыжим камнем.
А наверху на втором ярусе, работали дорожники со своими носилками. Горе, наверное, не было скучно. Да и Саянам тоже.
— Сейчас бы вертолет — и над всей трассой! — сказал Букварь. — Посмотреть.
Пообедать заскочили в столовую, справились минут за двадцать и снова пошли вниз. На дороге их обступили шоферы. «Ну как?» — «А так, — махнул рукой Николай, — вряд ли успеем сегодня». Лица у шоферов стали кислые. Шоферы качали головами. «Мне, понимаешь, надо медикаменты в больницу», — заохал парень со шрамом.
— Может, сегодня? — уже внизу сказал Спиркин.
— Надо сегодня, — кивнул Николай.
Теперь пар шел уже не от камней, а от людей. Они спешили и не считали часов. Солнце следило за временем.
Букварь вспомнил бой за просеку Сегодня они словно ставили мост на дороге, соединяли два булыжных берега. «Быстрее, быстрее!» — шептал своим рукам, своим ногам Букварь. И Кешка, наверное, шептал: «Быстрее!» И Кешка, наверное, вспомнил просеку Все вспомнили. И снова Букварь любовался красотой их тел, работой их мускулов и стирал с носа капельки пота.
Солнце спускалось к сопкам. Шоферы, шурша щебнем, сошли по горе и скинули ватники и сапоги, встали на дороге рядом.
— Ну все, — сказал Николай.
Как тогда, когда упала последняя сосна в лесу, не верилось, что все, что уложен последний камень — и все, что работа кончилась, что по этому самому спуску можно ездить вверх и вниз. Мастер обошел весь участок, дотронулся, наверное, до каждого камня, поползал на коленях по булыжным заплатам и кивнул головой: «Все!»
Регулировщики засуетились у столовой. Захлопали дверцы кабин. Заревели моторы, загудели от радости машины, напряглось, готовое рвануться, стальное стадо.
Первым тронулся неторопливый каток, спускался вниз словно нехотя, шуршал, скрипел щебнем, вдавливал его в камни, в гору Бурлук, чтобы надежнее, ровнее лежал он. Пробовал дорогу на зуб, на вкус, шлифовал ее. Развернулся и замер внизу, у Кизира.
Регулировщики закричали шоферам. Машины ревели и дрожали, словно ждали стартового сигнала на автогонках. Плавно тронулись первые «ЗИЛы» с красными флажками; они везли в кузовах взрывчатку, осторожно спускались к Кизиру, к инспектору-катку За ними повел свою машину, груженную ящиками и коробками с медикаментами, шофер со шрамом. Двинулось все ревущее стадо. Ожила, зашумела, понеслась по Саянам жизнь — лента булыжного транспортера двигалась все быстрее и быстрее.
Ребята стояли на горе, над дорогой, и смотрели на разбуженное ими движение. Шоферы высовывались из кабин и махали им руками. И они смеялись и махали руками, лопатами и кирками.