Солёный арбуз
Шрифт:
— Я из-за картинки их взял, — сказал Кешка, — мне картинка очень понравилась.
Он перевернул крышку берестяного короба. На тыльной стороне ее был небольшой прямоугольник. Зелеными, желтыми и красными пятнами он передавал картину Васнецова «Строят Москву».
— Это же типичное Кошурниково, — сказал Кешка.
Крышка поползла по рукам. На зеленом склоне холма под деревьями стояли рубленые дома. Бородатые мужики ставили квадратные срубы, спускавшиеся по холму. За холмом, до самого горизонта, толпились
— Какое же это Кошурниково! — возмутился Спиркин. — Тут же церковь стоит и бояре шляются. Просто тут другая эпоха...
— Феодальной раздробленности... — подсказал Виталий.
— Просто ты дурак! Просто ты...
Кешкины губы вытянулись от обиды, он шумно прихлопнул коробку крышкой и поставил пряники на подоконник.
— Ладно, это все ерунда, — сказал Кешка. — Вы слыхали, что две баржи все-таки прорвались по Тубе в Курагино, доставили рельсы и два паровоза?
— Иди врать!
— Ну! Паровозики старенькие, маневровочные. Муромского завода. Для них собрали два звена, и теперь они стоят на насыпи.
— Надо бы съездить в Курагино.
— А чего ездить? Просто смотреть? Ерунда. Надо переходить в путеукладчики. В Курагине открываются курсы.
— Так уж необходимо стать путеукладчиками? — спросил Букварь.
— А ты хочешь всю жизнь вкалывать плотником?
— Я хочу стать архитектором.
Букварь замолчал, растерялся, он выдал свою самую сокровенную мечту Он пожалел, что не успел рассказать ребятам о Суздале, и теперь они могли не понять, почему он хочет стать архитектором.
— Я черчу прилично, — смутился Букварь, — рисую немножко...
— Ну и что? Архитектором ты еще успеешь стать, а путеукладчиком нужно быть именно сейчас!
Кешка и не думал смеяться над ним, просто он горячился, пытался убедить Букваря и ребят:
— Вы же не понимаете, что такое путеукладчики! Перед тобой насыпь, а позади тебя уже лежат рельсы и шпалы. Знаете, как пахнут шпалы? А потом первым прокатиться на паровозе по уложенным тобой рельсам! Представляете? Пыхтящий паровозик, украшенный цветами, плакатами, играет духовой оркестр, а мы все устроились на паровозе! Я, например, на подножке... Сплю и вижу!..
— Мы же не умеем, — сказал Спиркин.
— Я тебе объясняю: в Курагине открываются курсы. Потом можно попрактиковаться в Аскизе. Слыхали, сейчас набирают людей в Аскиз? Это за Абаканом. Меня и Николая уже соблазняли. Во вторник едут в Аскиз.
— Николай, кажется, собирается в Аскиз...
— Да, собирается, — подтвердил Виталий.
Для Кешки это было новостью. И для Букваря тоже. Он сказал, ни на кого не глядя, словно подумал вслух:
— Наверное, так будет лучше... Значит, во вторник...
Замолчали снова. Уже не хотели говорить ни о паровозах, ни о рельсах, ни об Аскизе. Кешка подошел к тумбочке, нагнулся и, гремя, стал вытаскивать принадлежности для бритья. Все следили за его движениями, словно это было очень интересно.
— Так как насчет кино? — спросил Спиркин.
— Я не пойду, — сказал Виталий.
— Могу только днем, — обернулся Кешка. — Вечером я отправлюсь на Тринадцатый.
— Давай на час сорок.
— Знаете что, — сказал Кешка, — у меня тут еще есть дела, идите вдвоем, я подойду. Только возьмите места где-нибудь в середине. У стен сыплется штукатурка.
Кешка поставил на тумбочку круглое зеркало, чуть согнувшись, мазал щеки пышной белой пеной, падавшей на пол ватными кусками, стоял освещенный солнцем, голый по пояс, коричневый, пел что-то, насвистывал. Букварь слушал Кешкино пение, видел, как ходят под загорелой кожей мускулы, и любовался широкой коричневой спиной.
— Да, — сказал Кешка, — там такая тетя Кланя торгует у входа семечками. Купите стакан. Только жареных...
31
На экран пустили радугу.
Радугу ловили глаза человека, шагавшего по миру Человек шел за солнцем.
Человек был очень маленький, спешил, иногда бежал, катил по асфальту впереди себя тонкое, быстрое кольцо. Он поверил в то, что можно, шагая за солнцем, обойти весь мир и вернуться домой с огненным, теплым шаром.
Он прошел за солнцем уже, наверное, весь Кишинев.
У него были стеклышки разных цветов, он бежал и по очереди подносил к глазам стеклышки, и Кишинев становился то красным, то зеленым, то оранжевым. И солнце было то красным, то зеленым, то оранжевым.
— Где же Кешка? — шепнул Спиркин.
— А я знаю?
Рядом в темноте на деревянном сиденье белел клочок газеты, обозначавший, что место занято.
— Еще просил семечек! — проворчал Спиркин. Мальчишка шагал по Кишиневу Лицо у него было смешное и курносое.
Он пришел на базар, огромный, кишащий, южный, и долго бродил вдоль рядов, вдоль щедрых прилавков и горок яблок, помидоров, красных стручков перца и огурцов на зеленых досках. Он стоял возле прицепа, привезшего из села арбузы, держал в руке пузатый, звенящий арбуз и думал, что это — солнце, надевшее полосатую земную шкуру
Потом мальчишка попал на аттракцион — гонки на мотоцикле по вертикальной стене. Он стоял и смотрел, как летал с грохотом, словно по огромной трубе, мотоцикл, как мелькал серебристый шлем гонщика. Мальчишка не мог просто так уйти из полотняного шатра. Он решил остаться еще на один сеанс, но не удержался и заглянул в щелку шатра. Он увидел, что человек, летавший по гулкой цирковой трубе в серебристом шлеме, лыс и некрасив, услышал, как жена говорила ему обыкновенные, земные слова. Мальчишке стало грустно, и он поплелся по улице, раздумав идти на второй сеанс.