Сольная партия
Шрифт:
Семья Девиля погибла во время массированных бомбежек Кале в 1940 году. Сам он не служил в армии по причине слабого зрения, и его, мелкого клерка из адвокатской конторы, вместе с тысячами соотечественников отправили на принудительные работы в Восточную Германию, а затем в Польшу.
Подобно многим французам, оказавшимся после войны по ту сторону „железного занавеса", он смог вернуться домой лишь в 1947 году. Поскольку вся его родня погибла, он решил начать новую жизнь в Париже. Жан-Поль воспользовался специальной правительственной стипендией, учрежденной для таких, как
Кропотливым трудом Девиль создал себе доброе имя. В 1955 году он женился на своей секретарше, но брак его оказался бездетным. Мадам Девиль не отличалась крепким здоровьем, впоследствии у нее развился рак желудка, и после двух мучительных лет болезни она умерла.
Непростая судьба мэтра Девиля вызывала сочувствие, причем не только у полицейских и коллег, но и у членов криминального братства. Что, в общем-то, забавно, если учесть, что этот мягкий и симпатичный француз в действительности являлся полковником Николаем Ашимовым, украинцем по национальности, не видевшим дома вот уже двадцать пять лет. Возможно, он являлся крупнейшим русским разведчиком во всей Западной Европе. Относился он, однако, не к КГБ, а к его злейшему конкуренту – армейской разведке, известной как ГРУ.
Еще до окончания войны русские пооткрывали разведшколы в различных уголках Советского Союза, каждая из которых имела ярко выраженную национальную окраску, как, например, „Глициния", где агентов готовили к работе в англоязычных странах в точном подобии английского городка, где были созданы те же условия, в которых им предстояло жить на Западе.
Ашимов провел два долгих года в „Гроснии", там упор делался на все французское: обстановка, культура, питание и манера одеваться копировались самым тщательным образом.
Он имел значительное преимущество перед однокашниками, поскольку его мать была француженка, и, сделав большие успехи, наконец получил задание влиться в группу французских рабочих в Польше, делить с ними все тяготы их жизни и приспосабливаться к роли Жан-Поля Девиля, умершего от воспаления легких в одном из сибирских рудников в 1945 году. В 1947 году его отправили домой – домой, во Францию.
Девиль подлил Жарро коньяку.
– Выпей, тебе не помешает. Занимательная история.
– Я ведь могу доверять вам, мэтр? – в отчаянии спросил Жарро. – Ведь если до легавых дойдет хоть словечко…
– Мой дорогой друг, – успокоил его адвокат, – разве я уже не говорил? Отношения между юристом и клиентом такие же, как между священником и исповедующимся. Кроме того, сообщил ли я полиции о твоих связях с ОАС?
– Но что мне теперь делать? – воскликнул в страхе Жарро. – Если вы видели новости по телевизору, то полагаю, знаете, на что он способен.
– Фантастика, – отозвался Девиль. – Разумеется, я часто слышал его игру. Очень хороший музыкант. Сейчас я смутно припоминаю, что читал в какой-то газете о том, что мальчишкой он провел пару лет в Иностранном легионе.
– Он никогда не был мальчишкой, – перебил Жарро. – Я мог бы порассказать вам кое-что о его проделках в Алжире. Да что там – в Касфе он получил две пули в грудь и все же
Девиль налил клиенту очередную рюмку.
– Расскажи еще.
И Жарро рассказал. К концу рассказа он основательно набрался.
– Итак, что же мне делать? – в который раз спросил он.
– По-моему, Микали обещал вернуться в одиннадцать? – Девиль взглянул на часы. – Сейчас десять. Я только захвачу плащ, и мы поедем в гараж. Машину поведу я. Ты самостоятельно и улицу не перейдешь.
– В гараж? – переспросил Жарро, медленно, с трудом выговаривая слова. – Почему в гараж?
– Потому что я хочу с ним встретиться и уговорить пощадить тебя. – Девиль хлопнул Жарро по плечу. – Доверься мне, Клод. Я помогу тебе. В конце концов, именно за этим ты и пришел, не так ли?
Он накинул в спальне темный плащ, надел черную шляпу, с которой никогда не расставался, из ящика комода достал пистолет. Все-таки его ждет встреча с первостатейным убийцей-маньяком, если все услышанное сегодня – правда.
Девиль взвесил пистолет на ладони, затем, повинуясь инстинкту, пошел на отчаянный риск – снова спрятал оружие в комод. В соседней комнате Жарро продолжал накачиваться коньяком.
– Ну ладно, Клод, – бодро сказал он. – Пошли.
Концерт обернулся триумфом. Микали вновь и вновь вызывали, требуя сыграть „на бис". Наконец он уступил и сел за рояль. Абсолютную тишину сменило взволнованное перешептывание – после небольшой паузы пианист заиграл „Пастораль" Габриеля Гровлеца.
Джон Микали оставил взятую напрокат машину, не доезжая до гаража, и прошел оставшуюся часть пути пешком, невзирая на сильный дождь. Ворота гаража даже не скрипнули. „Кольт" по-прежнему отягощал правый карман его плаща. Он немного постоял в темноте, слушая доносившуюся сверху музыку и поглаживая металл револьвера.
Затем бесшумно поднялся по лестнице и открыл дверь. В погруженной в полумрак гостиной горела только лампа на столе, рядом похрапывал пьяный в стельку Жарро. Подле него стояло две бутылки „Наполеона" – одна пустая, другая на три четверти полная. Из портативного радиоприемника раздавалась тихая музыка. Ее прервал голос диктора, сообщившего новые детали массированных поисков убийцы Вассиликоса и его телохранителей.
Микали выключил приемник и вынул „кольт". Вдруг из-за его спины раздался тихий голос:
– Если у вас тот револьвер, о котором я думаю, убивать из него Жарро – непростительная ошибка.
Говорили по-английски, очень чисто, с небольшим французским акцентом.
Девиль вышел из темного угла. Он так и не снял плащ. В одной руке он держал трость, в другой – шляпу.
– Пулю извлекут из тела, и баллистическая экспертиза установит, что убийство произведено тем же оружием, что и убийство Вассиликоса и его людей. Я ведь не ошибаюсь? У вас именно тот револьвер? – Девиль передернул плечами. – Отсюда, конечно, не следует, что они смогут выйти на ваш след, но все равно, зачем одним неверным жестом портить такую блестящую операцию?