Солнце – это еще не все
Шрифт:
– Я с этим не согласна.
– Мне было бы приятнее, если бы ты ни во что подобное не вмешивалась.
Лиз сжала зубы, и он поторопился договорить:
– Я вовсе не против твоего желания делать добро. К этому я уже давно привык: ты ведь таскала в дом бездомных кошек и собак с тех пор, как научилась ходить, – он смущенно усмехнулся, так как Лиз все еще хмурилась. – Но мне не нравится форма, которую оно принимает. Ведь существует много прекрасных благотворительных учреждений, в работе которых ты могла бы участвовать, раз уж тебя к этому тянет.
– Мне неинтересно накладывать пластырь
– Что же, и пластырь делает свое дело, пока ему не находят замену. Я плачу взносы во многие такие организации – например, я жертвовал на кампанию по борьбе с голодом.
– На мероприятия вроде пикника для собак, который устроила Розмари, когда на тарелках осталось столько, что индийской семье этого хватило бы на месяц? – с иронией спросила Лиз.
– Не следует осуждать организацию только за то, что кто-то извращает ее цели. Кроме того, есть и другие достойные благотворительные общества. «Фонд спасения детей», «Семья Смита»…
– Какой смысл пытаться спасать от голода детей или взрослых, когда во Вьетнаме идет эскалация уничтожения рисовых полей?
– Это сложный вопрос, и, говоря откровенно, я не думаю, что ты и твои друзья способны его разрешить.
Лиз заерзала на сиденье, еле удержавшись от колкости.
Отец наклонился к ней и сказал с полушутливой улыбкой в голосе:
– Я не хотел бы, Зайка, чтобы эти горячие головы совсем тебя «зашалили».
Он употребил ее детское прозвище и словечко, которое она когда-то придумала. Лиз понимала, что он сделал это сознательно, рассчитывая обезоружить ее с помощью воспоминаний.
Она смяла в кармане письмо Младшего Мака и нагнулась над «Геральдом», ничего не ответив. Но она услышала, как он вздохнул, и сочувствие заставило ее забыть про раздражение – они продолжали притворяться, что читают, и Лиз твердила про себя: «Это нечестно. Его должны были сделать судьей. Это нечестно».
Она отчасти унаследовала отцовскую объективность, а потому не проводила никаких сравнений и не искала скрытых причин, по которым его обошли. Его обошли именно из-за тех качеств, которые сделали бы его хорошим судьей. Он не только видел обе стороны вопроса, но был способен доброжелательно взвешивать их, каким бы ни было его личное мнение. Правосудие изображают с повязкой на глазах, но его глаза были открыты. Его пример даже было толкнул ее заняться юриспруденцией, но уже через несколько месяцев она поняла, что правосудие далеко не для всех означает то же, что для него. Кроме того, она пришла к выводу, что лишена его беспристрастности. Она походила на него своим уменьем отстраняться от людей и своим отвращением к эмоциональным излияниям, которые так любила тетя Элис, но она знала, что никогда не сможет смотреть отвлеченно на вещи, вызывающие ее негодование. Поэтому она выбрала такую науку, где факты оставались фактами, как бы ни возмущали ее несправедливости жизни.
Чтобы отвлечь отца от мыслей, которые, несмотря на всю объективность, не могли не причинять ему боли, она сказала:
– Не пора ли нам подумать о дне рождении тети Элис?
– Ты имеешь в виду что-нибудь конкретное?
– То же, что и всегда, только в другой упаковке.
– В какой же на этот раз?
– В день ее рождения Марго Фонтейн танцует в «Лебедином озере», и я подумала, что хорошо было бы достать билеты. Она будет в восторге. Мы могли бы пообедать в каком-нибудь роскошном ресторане с иностранной кухней, чтобы она могла, не чувствуя себя виноватой, поесть всего, чего ей не полагается, а оттуда поехать в театр.
– Хорошо. Раз в год я могу стерпеть балет или оперу. Билетами займешься ты?
– Нет. Их нелегко достать, и будет надежнее, если твоя секретарша позвонит в кассу или ты пошлешь письмо с чеком.
– Я запишу, чтобы не забыть.
– Да, кстати, билеты стоят пять гиней каждый.
– Ого! Не дешево.
– Но и не дорого, если вспомнить прочие цены.
– И все-таки чертовски дорого! Когда я возил твою бабушку на Гилбетота и Салливена…
– Папа, ну, пожалуйста, не уподобляйся тете Элис! Эта ее вечная манера сравнивать современные цены с ценами прошлого века!
– Даже это уничижительное сравнение не изменит моей точки зрения.
Лиз наклонила голову набок а поглядела на отца из-под полуопущенных век.
– А какой подарок ты думаешь ей сделать?
– Сам не знаю. У нее как будто есть все, что ей нужно. Ты можешь что-нибудь посоветовать?
– Могу, но тебе это не понравится.
– А именно? Надеюсь только, что ты не присоединишься к ее требованию обновить дом?
– Нет. Теперь, когда я обзавелась собственным кабинетом, дом меня вполне устраивает. По-моему, мы должны подарить ей телевизор.
– Телевизор? Я их не выношу!
– Но ведь мы купим его не для тебя.
– Как это тебе пришло в голову?
– Когда ты брал телевизор напрокат, чтобы смотреть состязания на Кубок Дэвиса, он доставил ей столько удовольствия!
– Но это же совсем другое дело! Он включался, только когда передавали состязания, и никакого вреда принести не мог.
– Папа, это только ты не смотрел ничего, кроме состязаний. А тетя включала телевизор гораздо чаще. Миссис Паллик говорила мне, что они даже пили чай в гостиной, чтобы смотреть передачи, и несколько раз, когда я возвращалась домой раньше обычного, я заставала тетю Элис перед телевизором. Она смущалась, краснела и выключала его с каким-нибудь извинением.
– И правильно делала. Вот так же она прячет дурацкие романчики, которые берет в библиотеке.
– Но почему? Если тебе не нравятся телевизионные передачи, это еще не значит, что они не должны нравиться ей. Иногда передают очень интересные вещи. А смотреть все подряд незачем. Я и сама смотрю телевизор у Манделей.
– Ну, они, конечно, должны испробовать все новомодные изобретения!
– Телевизоры изобретены уже довольно давно, и своим телевизором они пользуются разумно, как выразился бы ты.
– И ты серьезно думаешь, что твоя тетя Элис тоже будет пользоваться им разумно?
– По-моему, это не наше дело. Знаешь, я подумала об этом только вчера, когда она заглянула в мой кабинет и сказала: «Ты сидишь у себя в кабинете, твой отец – у себя. Мне следует снять комнату в каком-нибудь пансионе, все-таки было бы не так одиноко».
– Не понимаю, откуда эти жалобы на одиночество. Она почти каждый день где-нибудь бывает, и ей никто не мешает приглашать к себе по вечерам знакомых.