Солнце любви
Шрифт:
– Почему нас не позвали, милицию не вызвали?
– Я подумал, на меня подумают.
– Да почему, черт подери, на вас?
– Потому что я видел мертвую.
«И в тот момент спятил! — стукнуло в голову новым страхом. — Безумец с распятием! Или прикидывается..» Петр Романович поймал странный взгляд исподтишка и образумился.
– Давайте по порядку. Как вы вошли к нам?
– Взошел на площадку — дверь вздрогнула и приоткрылась.
– Господи! — философ не знал, верить иль нет; мучительная раздвоенность. —
– Должно быть, сквозняк. Е г о уже не было.
– Кого не было?
– Никого. Увидел я кровь, испугался, ушел и сел на сундук, — полковник говорил и глядел твердо.
– Я вам не верю. И никто не поверит.
– Прости меня, Петя, за Павлика.
– Не прощу. Вы убили Маргариту?
– Нет.
– Кто?
– Не знаю.
«Знает! — понял Петр Романович. — И выгораживает — себя или. нет, невозможно! Слишком жутко. но надо же идти до конца: изо всех сил выгораживает кого-то из близких — мне близких! Дядю? Дочь? Внука?» Последний образ — в воображении возник кузен и высунул язык — сразил абсолютным абсурдом; Петр Романович опомнился, вновь став «сыщиком»: старик явно зафиксирован вот на этом моменте — «увидел мертвую».
– Почему вас вдруг потянуло в нашу квартиру?
– Разве непонятно? Дверь. Крик.
– А теперь опишите подробно, что вы увидели, войдя в папину комнату.
– То же, что и вы все! Она лежала в цветах, в крови.
Петр Романович вспомнил и процитировал Подземельного:
– «Там нечто лежало. Потом. Сначала не лежало, а потом в крови.»
Ипполит Матвеевич напряженно вслушивался и выпалил:
– Я нашел его в прихожей.
– В прихожей? — изумился Петр Романович. — И перенесли в комнату?
– Перенес? — тупо переспросил старик.
– Мы о чем говорим? — прикрикнул «сыщик». — О трупе?
– Что-то мне нехорошо. Погоди минутку. — Ипполит Матвеевич прищурился, притушив блеск глаз, явно собираясь с мыслями. — Сердце, — пояснил.
– Не бейте на жалость, вы всех нас переживете.
Он покивал.
– Есть во мне подлая слабинка, есть. Не труп — цветок увидел я в вашей прихожей, почти в дверях той комнаты, на полу. Подобрал, удивился — моя роза? — и вошел. С тех пор чайные розы как-то печально на меня действуют, — пустился полковник в психологические тонкости, — как увижу, напоминают.
– Музей императора Павла, — отчеканил философ.
– А, ты про то историческое убийство.
– Не увиливайте. Вы вошли. Что лежало под качалкой?
– Ее мертвая голова, больше ничего!
«Там нечто лежало. Он знает, что!» — уверился Петр Романович и выстрелил наугад:
– Распятие!
Полковник дико глянул и отодвинулся на край лавки. «Мне с ним не справиться!» — оценил ситуацию философ трезво, но продолжал на отважной волне:
– Вы сняли со стены крест.
– Я? Зачем?
– Чтобы убить блудницу.
– Петруша, не заговаривайся. Не нужен мне крест, я б с ней руками справился. Но я не убийца, а слабак. В психологическом, конечно, смысле.
– И в этом смысле вы самый сильный и смелый человек из всех, кого я знаю.
– Спасибо на добром слове, но ты ошибаешься.
– Ладно, поверим на минутку.
– Во что?
– В тихий крик. То есть преступление произошло до вашего появления в подъезде. Однако вы знаете или догадываетесь, кто убийца, и покрываете.
– Остановись!
Но Петр Романович довел «дедукцию» до конца:
– Иначе вы не молчали бы девять лет.
Старик неожиданно уступил:
– Догадывался. Потому и молчал. Не слышал я никакого крика, просто пошел за дочкой «скорую» вместе встречать. Невмоготу одному было.
– Но вы же один вернулись!
– Уже во дворе сообразил, что Евгению я нужнее в тот момент. Припадок очень жуткий, редко такие случались. И вот когда я всходил на четвертый этаж.
– Ну, ну! Договаривайте.
Он сказал таинственно:
– Я дверь на предохранителе оставил. И вот она открылась и захлопнулась.
– Ничего не понимаю. Чья дверь?
– Адвокатская. Кумекаешь?
– Вы хотите сказать.
– Кто в квартире оставался, помимо ребенка? Ты и дядя твой, — откровенная злоба прозвучала в голосе старика. — Опытный адвокат!
– Не может быть!
– А почему я молчал, в эту глушь от них сбежал?
Философ словно заледенел.
– Ипполит Матвеевич, вы отдаете себе отчет.
Он перебил в невероятном возбуждении:
– Тогда не отдавал, точнее — не был стопроцентно уверен, и брат твой бедный так убедительно признался. Но теперь — хватит, нет больше сил.
– Дядя не мог оставить ребенка в припадке.
– Значит, мог.
– Он готовился к семейному празднику и не назначил бы свидание.
– Тогда остаешься ты! Или он — или ты. — Ипполит Матвеевич нервно хохотнул. — В общем, разбирайтесь вы вдвоем вместе с дядей своим. А меня оставь, пойду прилягу. — Полковник поднялся и строевым шагом направился к розовому домику, утопающему в розах.
А Петр Романович был до того ошеломлен, что не заметил, как очутился за калиткой и пришел в себя уже в кустах на углу, откуда просматривалась полковничья дача. Таким образом, действия его были машинальны, но не лишены смысла. Через несколько минут Ипполит Матвеевич, уже пристойно одетый, вышел на улицу, зорко озираясь (тайный соглядатай сжался, прячась), и быстро зашагал к станции. Он ни разу не обернулся, казалось, просто не подумал о слежке, но уже в Москве, уже на Садовом кольце возле знаменитого «булгаковского» дома, совершил молниеносный маневр, застав врасплох «сыщика» за цветочным киоском.