Солнце на стене
Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Увидев меня в цехе, Тихомиров подошел, положил руку на плечо и повел к себе в кабинет.
— Рад тебя видеть, — сказал он. — Ну, как поездка? Доволен?
— Можно подумать, ты скучал без меня…
— Просто места не находил… Особенно последние три дня. На сколько дней ты получил отпуск?
— На три.
— А отсутствовал неделю, — сказал Вениамин. — Итого три дня прогул… Конечно, такая девушка, как Оля, может кого угодно с ума свести, но при чем тут производство?
— Что-то много насчитал, — сказал я. — Воскресенье не считается, а если учесть, что суббота короткий день, то прогул всего полтора дня… Я отработаю сверхурочно.
— Как у тебя все просто… А что такое трудовая дисциплина — вам известно, товарищ Ястребов? Передовик, член комитета комсомола… Какой позор! Глядя на вас, и другие захотят прогуливать. А начальник цеха должен на это смотреть сквозь пальцы?
— Ты не будешь смотреть сквозь пальцы, — сказал я.
— Помнишь наш первый разговор? — спросил Вениамин. — Тебе все еще не хочется перейти в другой цех?
— Я немножко подожду… — сказал я.
— Садись и пиши объяснительную записку… Почему прогулял три дня.
— Два, — поправил я.
— Два тоже не так мало, — сказал Вениамин. — Вполне достаточно, чтобы…
— Вытурить? — спросил я. — Ничего не выйдет, начальник… В отделе кадров учтут, что это была моя первая провинность.
— Если ты рассчитываешь на Ремнева…
— Я только на себя рассчитываю, — сказал я.
Вениамин достал из ящика письменного стола желтую пачку сигарет, протянул мне. Мы закурили. Тихомиров посматривал на меня с чуть приметной усмешкой, и это раздражало.
— Ты на моем месте поступил бы так же, — сказал он. — А чтобы ты не думал, что здесь примешивается личное, я приглашаю в эту субботу ко мне… Будут и твои знакомые.
— Я тронут, — сказал я.
— Думаю, на первый раз достаточно выговора, в приказе по цеху.
— Вполне, — сказал я и пошел к двери.
— Напиши объяснительную записку, — остановил Вениамин. И, встав из-за стола, любезно предложил свое место.
В столовой я столкнулся с мастером из механического цеха. Он взял меня за руку и, отведя в сторону, сказал:
— Кто бы мог подумать? Ведь инструмент лежал у начальника цеха в шкафу…
— Под чертежами…
— А ты откуда знаешь?
— Догадался, — сказал я.
— Зачем он туда складывал? Убей бог, не пойму…
— Нашелся — и хорошо.
— Это он мне назло…
— Вот и хорошо, что вы поняли. Излишняя подозрительность это и есть зло.
— Но ведь он вор!
— Вы забудьте об этом, — посоветовал я. — Он для вас такой же станочник, как и все. Попробуйте к нему относиться как к другим. Попробуйте доверять ему… Да что я вам говорю, вы и так все отлично понимаете…
— Я его не понимаю, — сказал мастер. — Уж если ты вор, то уноси краденое домой, но зачем же прятать у начальника в шкафу?
— Выходит, он не вор.
— Ладно, главное, что нашлось…
— Вот именно, — сказал я.
Мастер посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом и вдруг улыбнулся. И это было для меня удивительно. Я был убежден, что этот мрачный человек улыбается лишь по праздникам. Его широкое скуластое лицо с маленькими невыразительными глазами подобрело.
— Может быть, ты и прав, парень, — сказал он.
Из всех времен года быстрее всего для меня пролетает лето. Я начинаю ждать его с февраля, а в сентябре спохватываюсь, что лето уже кончилось.
Осень в нашем городе обычно ясная и тихая. И большой город в эти месяцы тихий и торжественный. Незаметно день за днем становится холоднее, хотя солнце все такое же жаркое и безмятежное. Ночи звездные, лунные. Еще лужи не прихватывает коркой, но по утрам уже пахнет заморозками. Сторожиха, что караулит продовольственный, облачилась в красный тулуп, а на ноги надевает большие серые валенки с галошами.
Если долго смотреть в окно, то видно, как с ветвей сами по себе срываются желто-красные листья. Их много на тротуарах, на шоссе, а особенно в придорожных канавах. Когда мимо нашего дома проходит автобус, за ним лениво летят листья. Они быстро отстают и как попало ложатся на асфальт, дожидаясь следующей машины.
Как-то вечером я услышал птичьи крики. Не поленился, вышел на улицу. Высоко над городом гуси летели на юг. Они почему-то казались черными. Наверное, над нашим домом проходила невидимая птичья трасса. Я часто потом слышал отрывистые крики, курлыканье. Птицы летели иногда даже ночью. Это великое передвижение пернатых вызывало во мне грусть.
На белой стене напротив появилось солнце. Желтое, ослепительное. Оно всегда появлялось здесь во второй половине дня. И, как всегда, сумрачная комната наполнилась розовым светом. Но солнце недолго гостило на стене, через несколько минут оно меркло, бледнело и исчезало совсем, до следующего погожего дня.
Вот и Оля так же — появилась, обожгла счастьем и исчезла. Две недели я ее не увижу. Она уехала на практику в отдаленный район. Вернется десятого октября. В школах начались занятия, и Оля преподает литературу и русский язык. Школа стоит на берегу большого озера, а рядом лес. После уроков она с учениками ходит по грибы. Дни стоят теплые, деревья — красно-желтые. Настоящая золотая осень. Она вспоминает нашу поездку, ночь в Печорах… Вчера я получил от нее письмо.
Я сидел на подоконнике и смотрел на белую стену, где только что отразилось солнце.
В коридоре грохнула дверь. Откуда-то как угорелый примчался Сашка.
— Телеграммы не было? — спросил он.
Быстро сбросил одежду и в одних трусах и майке подбежал к шкафу. Распахнул дверцы и, с треском вытащив ящики, лихорадочно выбросил на койку белую сорочку, бабочку с запонкой, парадный костюм.
— Замшевую жилетку забыл, — подсказал я.
— Жилетку? Не пойдет, — ответил Сашка и стал перед зеркалом одеваться.